Воскрешение Лазаря

Ирина не скрывала, что о новой поездке в лагерь думает со страхом. Очевидно, и Кротов, несмотря на хваленый прибор, ехать побаивался. Особенно Кротов ликовал, что нашлась изъятая у него при обыске работа "Между смертью и жизнью", он считал свой экземпляр единственным, а тут оказалось, что была копия и он, Кротов, рукописи не погубил. Кротов, конечно, умел радоваться, скоро его веселье заразило и меня, и архивариуса, и Лапоньку. То ли поэтому, то ли просто за ним никого не было видно, мы не заметили, что Ирина вдруг из нашего праздника выпала. Сейчас, Анечка, мне кажется, что я помню, что тогда, чем в большее неистовство приходил Кротов, тем подозрительнее смотрела на него Ирина. Она еще с их первой поездки в Инангу отчаянно боялась его восторгов, и вот, когда он пытался подключить ее к общей радости, сделать так, чтобы и она ликовала, когда он подхватывал ее и кружил от того, что нашлись воспоминания Моршанского, она будто не понимала, что происходит, только знала, что ничего хорошего ее не ждет.

Пойми, мы все были счастливы, не один Кротов, все считали, что "Пятьдесят восьмая статья" - наша самая важная находка, с другими она в сравнение не идет, от радости, наверное, и не заметили, что Ирины с нами больше нет. Это было очень странно, хлопнувшую дверь никто не слышал; здесь, в сторожке, спрятаться вроде негде - комната и малюсенький закуток возле печки, где сохли дрова; и вдруг из закутка послышались писклявые хлюпающие звуки. Сначала никому и в голову не пришло, что там Ирина и что она плачет; мы стояли и, будто дураки, смотрели друг на друга. Она плакала все громче и громче, все безутешней, уже почти захлебываясь слезами, а мы не знали, ни что думать, ни что делать, как, чем ей помочь. От нашей радости к ее горю перебросить мостик что-то не получалось.

Анечка, милая, я не скрываю, что вашего брата - и маму, бывает, и тебя понимаю неважно, то же с Ириной. Я ведь раньше, когда разбирал Колины письма, многое ей рассказывал. В частности, о встрече Коли со Спириным в Канске, которую упоминает Петелин, говорил, и о стоянии на Ходынке, и о воскрешении Лазаря Кагановича. Причем нельзя сказать, что она слушала меня невнимательно, что ей было неинтересно, просто в Ирине, я думаю, было убеждение, что ни ее, ни ее отца это не касается и коснуться не может, что это не про них.

Я тебе уже писал, что примерно с полгода назад перестал слышать Иринин квоч и, когда однажды поинтересовался, почему, она сказала, что ей кажется, что отец боится, не хочет, чтобы она - дочь - его воскрешала. Сколько она ни старалась, чтобы ему было не больно и не страшно, но и вправду, наверное, воскрешение не дело детей, их любви. Похоже, Христос любит нас как-то по-другому, и именно Его любовь нужна человеку, чтобы вернуться к жизни. Во всяком случае, она ясно видит, что отец ждал не ее и ей не рад.

Ирина была тогда очень грустна, печальна, одновременно обескуражена, и я не сомневаюсь, что проблемы там были серьезные. Настолько, что больше пока воскрешать отца она пытаться не будет. Дальше, подобно мне, она сидела в ограде на скамеечке или - в сильный мороз - у себя в избушке и говорила с отцом, вспоминала его. А с того дня, когда нашлась "Пятьдесят восьмая", я опять слышу квоч с утра и чуть не до ночи. По-моему, она твердо уверена, что следователь, который вел дело ее отца, благодаря Моршанскому уже собрал все необходимое, и теперь один вопрос: или она, или он.

Это настоящая гонка, где важен каждый день, каждый час, и Христос, к сожалению, участия в ней не принимает. Вчера она мне сказала, что один-единственный раз представила, как отец впервые открывает глаза и видит перед собой не Христа и даже не ее, собственную дочь, а своего следователя. Представила его ужас - он пытается кричать, но ни бронхов, ни связок у него еще нет, кричать ему нечем, он только хрипит - и ей достаточно. Она сама сутки напролет готова за него выть, биться об ограду, о камень, лишь бы наваждение кончилось.

Удивительно, Аня, насколько плохо мы друг друга понимаем. Кротов по-прежнему уверен, что все хорошо, замечательно и Ирина не плакать должна, а радоваться. В тот вечер, когда Ирина, как была в слезах, ушла к себе, он принялся нам объяснять, что у нее обычная бабья истерика, она так боялась поездки в Инангу, что, услышав, что ехать не надо, - сорвалась. Он и сейчас говорит про нервы, и я ему не возражаю. В конце концов, у Ирины есть право решать, что мы про нее должны знать, а что нет.

К сожалению, сейчас она нас почти не навещает, мы остались вчетвером. Работа идет прежним темпом, она и раньше участвовала в ней мало, но без Ирины грустно. Правда, Кротов время от времени ходит к ней в избушку, но то ли Ирина встречает его неласково, то ли здесь другая причина, возвращается он скоро и ничего не рассказывает. Про ее квоч мои домочадцы не знают, гадают, с азартом, наперебой. Большинство думает, что птица - я и тут молчу.