Воскрешение майя

Я слышал, как голоса в темноте салона обсуждают, чем может оказаться супергигант. Кто-то уверенно заявил, что это Бетельгейзе, звезда, которая в десять тысяч раз ярче Солнца, а ее диаметр — в триста раз больше. Если это действительно так, то нас занесло в отдаленный рукав созвездия Ориона.

А потом ко мне обратился один из соседей по салону. Он назвал меня Биллом.

Так я узнал свое имя. Сознание Майкла Гэбриэла оказалось в теле Уильяма С. Раби. Я… то есть мы, были морским генетиком, который попал в число избранных благодаря не каким-то особым заслугам, а деньгам, которые он вкладывал в ту программу.

Как и множество других пассажиров, Билл Раби знал нужных людей и быстро ориентировался в политических хитросплетениях, что и помогло ему выжить.

Но ты ведь не был этим Биллом Раби, верно?

Сынок, я во всех смыслах был именно им. Мое сознание было доминирующим, но его страхи я ощущал как свои собственные. Я разделял его воспоминания, его чувство невероятно тяжкой вины, поскольку у Билла Раби, как и у меня, на Земле осталась любимая, и это обстоятельство разрывало на части его душу.

Осознание безнадежности положения быстро охватило всех пассажиров. Полет сквозь космическую аномалию уничтожил почти всю электронику на борту, повредил внешнюю обшивку и двигатели. Словно жертвы классического кораблекрушения, мы утратили контроль над кораблем и неслись по течению мощных гравитационных сил, которые не поддавались идентификации нашими поврежденными датчиками.

Еще одна червоточина?

Нет, это было притяжение планеты с красной атмосферой, которая по виду напоминала Марс, однако размерами больше походила на Землю. Как и у Красной планеты нашей системы, у нее были две луны: одна размером с земную, вторая — овальной формы и намного меньше, приблизительно километров двадцать в диаметре.

Паника захлестнула нас, когда все двенадцать «Шаттлов» вошли в атмосферу чужого мира. Обшивка была повреждена, и корабль начал раскаляться, как печь. Закричали дети. Пассажиры держались друг за друга, надеялись на еще одно чудо и молились о спасении, которого, если по правде, мы никак не заслуживали.