Воскрешение: Роман

– Думаю, что да, – ответила она. – Хотя, наверное, не совсем. Когда он звонил, то сказал, что они нашли нечто удивительное. Я спросила что, а он засмеялся.

– Что же это было? – спросил брат.

Бабушка снова промолчала и неожиданно включила радио. По радио говорил голос жесткий, отчетливый, неприятный; но он говорил так, как говорили у них, ясно, проговаривая каждую букву, вычерчивая каждое «ч», как будто говорил и не с людьми вовсе, а с самим временем, которому нет дела до мелких человеческих слабостей, говорил не так светло, чуть напевно и чуть суматошно, как добрые московские бабушки, и совсем уж не так, горланя, цокая и крича, как говорили на платформах торговки яблоками по дороге на ту самую дальнюю, лишь однажды и бывшую, дачу на берегу теплого моря. И все же голос говорил непонятно, как бы эхом повторяя странные, захватывающие, пугающие слова: Луанг-Прабанг, Вьентьян, Сайгон.

– Что это такое, луан про бан? – спросил брат.

– Это далеко, – ответила бабушка. – Там не так давно была война и людям было очень плохо. На них падали бомбы, как когда-то на нас, по квадратам, а еще их сжигали в лесах. Их леса называются джунглями.

– Как в «Маугли»? – удивилась Арина.

– Тогда почему нам про них рассказывают? – снова спросил брат. – Это же страшно.

Арина внимательно посмотрела на бабушку.

– Потому что мы тоже должны знать, когда другим людям плохо, – ответила та. – Потому что помнить об этом – это то, что делает нас людьми. И еще потому, что, если бы они не устояли, скорее всего война снова пришла бы к нам.

– На них тоже напали немцы? И на Маугли? – Брату неожиданно показалось, что все стало ясным, прозрачным почти до боли. – И они снова убивают евреев?

Бабушка покачала головой.

– Тогда наша дорога туда? – спросила Арина. – И там тоже идет снег?

– Нет, – ответила бабушка, снова задумавшись, как-то беспричинно отвлекшись. – Наверное, там никогда не бывает снега.

Скрипнула дверь; вошла мама.

– Выключите это немедленно, – сказала она. – И так голова болит, а тут еще эта бредятина. Что там еще? О чем вы говорили?

– Когда папа приедет, – полувопросительно-полуутвердительно ответил брат.

«Он почти всегда так делает, – подумала Арина, – он ее боится. А я не боюсь».

– О дороге, о снеге, о севере, – ответила она отчетливо, посмотрев маме в глаза, стараясь подражать ясному голосу радио. – О хомяках, о змеях, о джунглях, о луан пробане.

– Восхитительно, – сказала мама, бросив на бабушку взгляд, полный сердитости, без слов, Таким взглядом она смотрела на Арину, когда та клала локти на стол или когда, не разуваясь, вбегала в комнату, оставляя за собой почти невидимую полоску следов. – Значит, у нас тут политинформация. Я просто счастлива за моих детей. Именно для этого я их и рожала. Если останешься до вечера, можем вместе включить «Голос». Может, для разнообразия, узнаешь хоть слово правды. Хотя бы из общего любопытства. Пока нас всех еще не посадили в дурку.

Мама развернулась, почти на кончиках пальцев, выпрямив спину, молча, и вышла из комнаты.

Бабушка села на стул, на секунду опустила голову, ссутулилась, потом посмотрела прямо, расстроенно, тяжело.

– Они бомбили нас по квадратам, – сказала она. – Мы знали по шуму взрывов, если это было не в нашем квадрате. И тогда не прятались. Был голод, вы же знаете, очень хотелось есть. Все умирали. Нас вывезли по льду. А потом, когда мы вернулись, половины дома уже не было.

– Это было давно? – спросила Арина.

– Да, очень, – ответила бабушка. – Очень давно. Это был совсем другой мир. Твоя мама его не застала. Уже больше тридцати лет назад.

« 4 »

Взгляд чуть напряженный, но и легкий; ему почти никогда не удавалось догадаться, о чем она думает; или, может быть, думает о нескольких вещах сразу; или ни о чем. Как в поезде, когда лежишь на верхней полке и думаешь ни о чем. Потом посмотрела на кончики пальцев.

– Аська, – повторил Андрей и снова потер бороду, – ты меня слушаешь? Вот так мы ее и нашли, но совершенно непонятно, что это значит. И значит ли что-нибудь вообще. Может быть, это главная находка моей жизни, а может, и вообще ничего.

– Все что-нибудь да значит, – сказала Ася, поднимаясь почти бесшумно и столь же бесшумно отставляя стул. – Но разве это так важно? В конце концов, важно то, как мир устроен, а уже потом – как оно было или не было. Во дворе залили каток, ты видел? Пойдем кататься, как когда-то. Ты ведь любил кататься? Я правильно угадала?

– Как когда-то давно прошло, – ответил Андрей с недоумением. – Тебе еще куда ни шло. Хотя там одни дети и подростки. А я, между прочим, кандидат наук. – Он засмеялся с напряжением и неловкостью, как бы подчеркивая осознанную наигранность сказанного, отчего получилось еще хуже. – Да и кататься я никогда не любил.

– Пойдем, пойдем, – настаивала Ася. – У нас же с Иркой практически один размер. Ее коньки мне, наверное, подойдут.

– Она тоже не любит кататься, знаешь же, – ответил Андрей. – Вот дети подрастут, будем кататься с ними. Ну или на санях.