Воскрешение сердца

Им наплевать на тебя, мать, им наплевать на твои отчаяния, стоны, вопли, страдания, на твои ужасы и страхи и на твои нынешние болезни, ведь они сегодня ждут своих радостей, а тоже, тоже получают иные возможности. Не напьются благих успехов…

Сын должен был родиться в эту роковую для него минуту, когда свод обезумевшего неба почти упал на грешную землю, пытаясь размыть её зловоние, кровь и смердящий разврат своим гневом возмездия, гневом, направленным на грехи человека.

Дождь бил злобно, неистово и невероятно яростно, разрывая всю одухотворённость горького и болезненного чутья одинокой и беззащитной женщины, которая рожала своё дитя, плод нелюбви, одичалости, опустошения. Отвергнутая и отринутая всем миром, она, пытаясь отыскать себе пропитание, тепло, уют, вошла на ложе ничтожного сладострастия каких-то свирепых и злобных человечишек, которые обезобразили её женскую сущность и осквернили её образ материнства, святость невинности, ввергнув в страдание и болезнь весь смысл желания жить в любви и чистоте.

И теперь, когда ей необходима их явная помощь и истинное внимание, их нелицемерная любовь и забота, они, хозяева её тела, прежде такого юного и красивого, теперь, теперь, когда она умоляла дать ей пристанище, приют, выбросили её на улицу, как какую-то ненужную вещь.

Поиграли и кинули одну, совсем одну… О! как омерзительно улыбались их мерзкие рты, как по-звериному горели глаза, когда они закрывали перед ней свои двери. Осквернялась душа, застывшая на потоке слёз, отчаяния и страха.

Едва-едва стал заметен ненавистный живот, все сразу же отвернулись от неё. Они пинали женщину ногами, выливали на голову помои, унижали незаслуженно, тем самым, выявляя своё подлинное ничтожество, коим и были напитаны, кричали пронзительно, страшно:

–Пошла, пошла вон, грязная потаскушка…

–Гоните, гоните её…

Но ведь прежде, прежде ее любили! ею восхищались! её желали! звали! А сегодня, на трудном, не щадящем моменте, она никому не нужна, и жизнь на этом не закончилась. Жизнь лилась размеренно, не останавливалась и не затихала, потребность в еде, питии, жилье была реальной, а внутри, внутри униженной и оскорблённой – плод, плод, покоящийся на лаврах похотливых извращений и злобы. И он чувствовал материнские муки!

–Помогите мне… – Просила измученная и обездоленная.

–Прочь, прочь…– Таковы ответы на просьбы и мольбы.

–Вон отсюда…

–Ты нам больше не нужна…

–Не нужна…

А прежде ведь была нужна, нужна, нужна!

Кто? Кто поставил её на путь, который изменил образ невинности, образ материнства, образ жены?! Кто, кто толкнул её, такую юную и чистую, на ступень, ведущую в разврат?! Тьма великой бездны возлила в неё силу порока, а предписанное зло опутало весь строй чувств смятением, чувств, гнездившихся в душе, облачённой в тело.

Да, ей хотелось ощутить себя нужной, единственной и любимой, но отчего-то это уже всё раздали другим, а осталась лишь прихоть чужая и безликая, что овладела и покорила саму историю жития, и где же ныне отыскать счастье, которое для всех существенно, но которое даётся избранным?!

И тогда она, загнанная в тупик явного безумия и окончательного помрачения, шагнула в объятия человека, который осквернил не одну чистоту девства, но и саму чистоту мысли! Уничтожил её светлую мечту! и оставил на растерзание целому миру, где она испеклась в грязи и лицемерии.

Оставил опять одну!

Одну…

А расплачивался за всё сын, образованный утробою матери, воспитанный страстью и ненавистью, смрадом удушливого зловония и рекою страданий плача и стона, всем тем, чем она сама прежде засвидетельствовала своё положение в таком жестоком обществе, именуемым себя великим и разумным народом. О, народ измен?! Народ, достойный участи рабов, а стремящихся к свободе богов?! Нет, никогда такие умы не наследуют величие покоя и любви!

На пажитях святого раздолья осмысленной веры жена всё-таки возлагала упование на Того, Кто позволил ей обрести благодать чрева, где и загорелся огонь новой жизни, огонь, прожигавший скверну тела и подающий надежду на воздвижение великих наград и чувств.

Но вера, будучи всегда, тоже обманула женщину, когда поп, именуемый пастырем человеческих душ, выгнал блудницу с паперти священного храма! А не утерял ли тот храм своё священное благо, когда отверженная человеком, но не Богом, содрогнулась на ужасе возникшего отвращения от испытанного зла, в которое влилась сущность души?!

–Поди, поди прочь… Это святая обитель, а ты оскверняешь наше достоинство… Уйди, блудница, и поищи себе место иное, какое заслуживаешь… – Изрёк пастырь и старался прикрыть тяжёлую дверь перед ней. – А разве достоинство таково? Разве его сущность измеряется отвержением?! Эх, человек соблазна! Ты всегда, всегда на пороге своего невежества предстоишь, и будешь предстоять, пока твоё сердце не согреется любовью к Иисусу.

–Помогите мне… Некуда идти, у меня никого нет… – Попросила она ещё раз и протянула руки к попу, у которого искала приют. – Кроме вас никого нет… Разве у вас не найдётся для меня немного сострадания и милосердия?