Воскрешенные

— И усиливать, да? — я вспомнила историю Дарха.

— Нет. Усилить — примитив. Эмоциям только дай подпитку, энергию, и они усилятся сами. Управлять. Не только вызывать, но и прогонять.

— Что-то не верится в божий самоконтроль. Те, кого я видела до вас, Салдах, им не отличались.

— Это такой парадокс: боги деградируют. Как ни странно, многие люди уравновешеннее богов.

— Все боги?

— Нет. Конечно, нет. Только те, кто останавливается, получив эту власть и эти возможности. В какой-то момент они кажутся достаточными и даже избыточными.

— А разве можно идти еще дальше?!

— Конечно! Но тех, кто ушел дальше, ты не увидишь. Им нет дела до этого мира.

— А где они?

— Не знаю. Туда никто не заглядывал, оттуда никто не возвращался.

— Может, просто умерли?

Салдах рассмеялся, и это был ответ. Он верил. Надо же. Боги тоже хотят верить в лучшее, пренебрегая отсутствием доказательств. Они — просто продолжение людей.

II

Салдах предложил погостить в его доме, и я согласилась. Здесь было спокойно. Бог словно нуждался в объекте для заботы и умиления, как в домашнем зверьке, которым я для него и стала. И мне нравилось ощущать себя кем-то вроде кошки: по правилам этой игры, я могла когда угодно прийти, посидеть на окне, поговорить с хозяином (не меня, а дома!), принять его ласковое внимание и уйти, когда заблагорассудится. В ту первую встречу это показалось мне заманчивым, забавным и нисколько не унизительным, ведь его превосходство не взывало сомнений. И я… пожалуй, нуждалась именно в таком отношении — в ком-то сильном и ни на что не претендующем, кому приятно просто смотреть на меня и греть улыбкой. Мысль о том, что я могу вернуться сюда без приглашения, всего лишь появившись на пороге и вопросительно мурлыкнув, вызвала у меня приступ радости.

Бог Салдах устроил себе жилище в вечной ночи, среди снежной пустыни, под огромным небом с яркими звездами и цветными сияниями. Там его круглая башня со шпилем казалась вершиной мира, и более уютное место, наверное, трудно вообразить. Просторные уровни каменной башни были наполнены чем-то кроме воздуха, чем-то еле заметным, чуть поблескивающим, колышущимся, едва различимо, но очень мелодично звенящим. Наверное, из этого, сгустив и уплотнив одним движением руки, хозяин создал мягкое кресло, самое удобное из возможных — мое.

Сколько в башне уровней — так и осталось загадкой, которую не хотелось разгадывать. Поднимаясь или спускаясь по лестницам из двадцати двух степеней, на каждом следующем я находила свое кресло и ото всюду могла позвать Салдаха, который появлялся сразу, если не был занят.

На каждом уровне были окна, одно или несколько. Без всяких стекол, конечно — богу не пристало опасаться холода или ветра, без штор и ставней. По привычке я села на широкий подоконник, желая всего-навсего разглядеть возникшее вдалеке полярное сияние.

— Не туда смотришь, — сказал Салдах. — Смотри вниз.

Внизу, у подножия башни, раскинулась снежная равнина.

— Иначе посмотри.

Я настроила глаза на «фильтрующее» зрение и резко почувствовала, что взгляд словно оторвался от сознания и заскользил вдоль поверхности земли. Стоило усилия смириться с этим странным состоянием отсутствия тела, но я быстро поняла, что люди именно так видят сны, и ничего страшного тут нет.

Скользя в толще мелькающих лиц и эмоций, как в тоннеле, взгляд вдруг зацепился за нечто особенное: длинная очередь из полуголых исхудавших людей, один за другим спокойно, обреченно, подходящих к краю пропасти и срывающихся в нее. Я моргнула, вздрогнув, но зрение не вернулось в реальность, и взгляд помчался дальше, снова сквозь обрывки чужих жизней. Я хотела вернуть его к той, завораживающей безысходностью сцене, рассмотреть подробнее, заглянуть в предысторию — понять смысл странной добровольной жертвы, но не могла найти дорогу обратно, будто не просто сбилась с пути, а попала в совсем другой мир или время.

Тем не менее, я искала что-то похожее и нашла: человечески фигуры, на миг замирающие перед прыжком… Однако совсем иначе. Сначала я почувствовала это — не обреченность и смерть, а страсть и жизнь в этом предполетном миге, миге каждого, а потом уже рассмотрела: подростки двенадцати-пятнадцати лет, темнокожие и длинноволосые, мчались на досках по набегающим на острые скалы волнам, и на гребнях волн вместе с досками взлетали в воздух.

Мне достался заряд их радости, и угнетающее впечатление от предыдущей сцены притупилось. Я поняла, что могу долго купаться в море энергии темнокожих туземцев, но в нем не было ничего особенного — счастье, как известно, везде одинаково — и устремила взгляд дальше. Так интересно, что можно увидеть с вершины мира…

Пробежав совсем немного, я оказалась над площадью, заполненной людьми с флагами и транспарантами, без радости, в раздражении кричащими что-то в лад. Другие наблюдали за этой толпой с тесных балконов домов, окружающих площадь, и неодобрительно ухмылялись.

Подчинившись команде, взгляд полетел дальше. Задержал движение в высоком молельном зале, пронесся над полем битвы… и вернулся ко мне. То есть в круглую башню с широкими окнами и добродушным богом.