Воскресное утро

И тут же пришло страшное пугающее осознание: это будет первый потерянный реактивный МиГ! В боях МиГи получали пробоины, повреждения, но все возвращались на аэродром. Даже ту «спарку», посаженную вынужденно за линией фронта, вытащили, и техники ПАРМа поставили ее в строй. И за тот самолет множество людей заплатило своими жизнями и кровью. И вот теперь падает боевой МиГ-17, летчиком которого является гвардии старший лейтенант Егоров. Он навсегда войд ет в историю ВВС Красной Армии как летчик, первым разбивший реактивный истребитель. Даже не на фронте. И неважно, что его вины тут нет. Ему никто ничего не скажет. Но это навсегда останется с ним. Себя не обманешь.

– Старт! Я полста третий! Две тысячи пятьсот! Двигатель не запускается!

– Полста третий! Я – старт! Повторить запуск двигателя!

Это на связи уже был комполка. И через секунду: «Спокойно, сынок! Запас есть. Работай!»

Самолеты реактивной дивизии за этот год летали очень много. Уже зимой начала ощущаться нехватка запчастей и расходных материалов. Особенно это относилось к двигателям. Поступающие с заводов СССР аналоги деталей не всегда соответствовали требованиям по качеству и моторесурсу. А некоторые детали еще и не умели просто делать. И то, что случилось с самолетом Егорова, могло случиться с каждым. Но случилось с ним.

– Старт! Я полста третий! Две тысячи сто! Двигатель не запускается!

– Я старт! Полста третий! Катапультируйтесь! Повторяю, покинуть машину!

– Полста третий! Как поняли?

Все! Осталось выполнить несколько заученных и отработанных операций – и позор станет несмываемым.

А перед глазами стояла Лена, такая, как он видел ее сегодня утром, войдя на кухню – в домашнем халатике, с выпирающим животом, обернувшаяся к нему с легкой, почему-то показавшейся Николаю тогда тревожной улыбкой. Она смотрела прямо ему в душу.

«Ну, давай, давай! Не тяни! Высота падает!» – вопила в голове половина его мозга.

«Но ведь Александров посадил «спарку» на воду!» – сопротивлялась другая половина.

«Александров – летчик-инструктор с огромным опытом и налетом, а ты кто? Это твой третий самостоятельный!»

«Всё! Спор окончен! Делай что должно, и будь что будет! Как там наш великий предок говорил? Мертвые сраму не имут?»

«Прости, родная!» – прошептал Николай, стирая в сознании картину сегодняшнего утра.

«Старт! Тысяча девятьсот. Скорость – 380. Курс – 110! Иду на вынужденную!»

Его глаза уже отметили подходящее белое пятно среди темного моря леса, а руки и ноги направляли на это пятно падающий самолет. В следующие мгновения Николай стал частью самолета. Неотделимой частью. И железная птица, накренившись в вираже и выпуская воздушные тормоза, устремилась в своей попытке к единственному шансу на спасение.

Что было дальше, Николай не помнил и вспомнить потом не смог. Частично он пришел в себя, когда самолет остановился и затих. У него хватило сил сдвинуть фонарь назад. Тотчас мокрое от пота лицо его заледенело от морозного ветерка, залетевшего в кабину. Он попытался вытереть лицо рукавом зимней куртки. Это получилось у него с трудом. Сил не было никаких. Ни физических, ни душевных. Стояла тишина. Только потрескивал оседающий под тяжестью самолета снег и где-то далеко гудел паровоз. Он не помнил, сколько он просидел так, откинувшись в кресле. И когда его кабину обступили техники из поисково-спасательной группы и что-то спрашивали его, он продолжал сидеть и улыбаться. Потом техников отодвинул комполка. Посмотрел на него, что-то спросил, но Николай продолжал молчать. Комполка крякнул, вытащил из-за пазухи фляжку и сунул ее Николаю в зубы. Спирт обжег гортань. Николай закашлялся, на глазах выступили слезы, и только после этого он окончательно пришел в себя. Но выбраться из кабины самостоятельно все равно не смог. Его так и несли на руках до машины.

Через месяц гвардии старший лейтенант Егоров перед строем полка за мужество и отвагу, проявленные при исполнении воинского и служебного долга, в условиях, сопряжённых с риском для жизни, за спасение особо важной боевой техники был награжден орденом Красной Звезды.

20 апреля 1942 года.

Висбаден

Германия праздновала пятьдесят третий юбилей фюрера. Газеты пестрели передовицами, прославляющими гений вождя, и уверенностью в неминуемой победе немецкого оружия и духа. Людвиг Бек пропускал поток этой бессмысленной информации мимо сознания, привычно отыскивая сводки с фронтов.