Воскреснуть и любить

— Нет, не поэтому. — Он дал волю желанию прикоснуться к ее волосам. Тугая коса была бессильна против его пальцев. — Я женился, потому что ты была нужна мне. В тебе было все то, чего я был лишен: тепло, бодрость, жизнь. А я был мертвым больше двух лет. Встретив тебя, не мог вынести и мысли о том, что с тобой что-нибудь случится. Стоило тебя потерять — и я лишился бы последнего, что у меня осталось. Даже тогда, в первые минуты нашего знакомства, я уже любил тебя.

Кэрол смотрела на него как завороженная. Этот мужчина покорил ее. Она пыталась что-то возразить, но вместо протеста из горла вырвался тихий стон. Энтони утопил пальцы в уже податливой косе и медленно, давая женщине время одуматься, привлек ее к себе.

Казалось, времени для отпора было достаточно, и все же его не хватило. Когда любящие губы прижались к ее губам, Кэрол по-настоящему поняла, каким окончательным было ее поражение. Поцелуй Энтони был дверью в мир, полный скорби и надежд, отчаяния и любви. Ей хотелось верить, что им удастся начать с того места, где они остановились, и построить жизнь заново. Хотелось верить в то, что он по-настоящему любит ее. Ведь он был честным человеком, признававшим силу клятв, даже если они и были даны по ошибке.

И все же она целовала его. Рот прижимался ко рту, и Кэрол пила его влажное тепло так, словно она умирала, а поцелуй мог сохранить ей жизнь. Ее руки обвивали его шею. Кожа Энтони была теплой, и женщина кончиками пальцев ощущала биение его пульса. Ее губы раздвинулись, и предложение было принято. Поцелуй становился все крепче. Он придвигался все ближе и, словно магнитом, притягивал к себе, пока женские груди не прикоснулись к его груди.

А потом он прижал к плечу ее голову, расплел волосы, и черные кудри накрыли плащом их обоих.

— Да, тяга была уже тогда, — призналась Кэрол, давая ему последний шанс к отступлению, — но это совсем не значило, что из нашего брака что-нибудь получится. Вовсе не требуется жить со мной. Ты выполнил свои обязательства и воскрес.

— Ты выйдешь за меня? — прошептал Энтони, уткнувшись ей в волосы. — По-настоящему? Я не мог прийти к тебе раньше. Я не был уверен, что смогу быть таким мужем, который тебе нужен.

— Секс только часть брака. В конце концов мы могли бы обойтись и без него.

— Я говорю не о сексе. Я имею в виду то, из-за чего потерял Клементину. Я был высокомерным, близоруким и эгоистичным. Я никогда не позволял ей стать мне настоящей женой, а потом она умерла, не дав мне возможности попробовать начать все сначала.

— Но ведь ты понял, почему потерял ее.

— И тем не менее продолжал сомневаться, что смогу быть тебе настоящим мужем. Понимаешь? Я боялся, что так ничему и не научился. И что хуже всего, боялся, что во мне пропала некая жизненная сила. Не мог доверять себе и не доверял Господу. Считал себя страшным грешником, недостойным Его любви. Прежде я не мог быть тебе настоящим мужем, что бы ни случилось. Просто не позволил бы себе этого. Теперь могу.

Кэрол ничуть не обманул этот поток признаний. Речь шла не о днях, которые могли бы укрепить их семейную жизнь, а о ночах. Энтони говорил о ночах, которые им предстояло провести в объятиях друг друга.

— А что будет, если ты попытаешься быть мужем, попытаешься любить меня и снова не сможешь?

— Мы попробуем снова. А если уж и тогда ничего не получится, то обратимся за помощью. — Он нежно и таинственно улыбнулся. — Но я не думаю, что нам придется копить деньги на врачей. Не думаю, что нам вообще придется к ним обращаться.

Кэрол знала, что он предлагает. Совместную жизнь. Не фиктивный брак. Из него возврата не будет. Отныне, если она скажет «да», им придется делить вместе дни и ночи, делить гнев и скорбь и — самое главное и самое непредсказуемое — делить любовь. А это очень больно. Будут времена, когда им обоим захочется, чтобы этого брака вовсе не было, когда жизнь в Кейвтауне превратит их любовь в пытку.

Она знала, на что идет. Но еще лучше знала, на что похожа жизнь без Энтони.

— Кажется, я уже говорила это. Я привыкла надеяться.

Он обмяк, словно боялся, что Кэрол откажется, а потом крепко, неистово, изо всех сил обнял ее.

— Ты не знала, как я тосковал по тебе. Но мне надо было убедиться, что в моих силах дать тебе то, в чем ты нуждаешься. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы обмануть твои ожидания.

На этот раз у нее не осталось никаких сомнений, что Энтони действительно любит ее. Он сказал ей об этом дважды. Но тогда ей трудно было понять, к чему он клонит. На этот раз все оказалось чудесно. Она боялась дышать, боялась пошевелиться, потому что думала только об одном: стоит зажмуриться, и все это окажется сном.

Когда он снова поцеловал ее, мир обрел реальные черты: это не сон. Энтони был земной, настоящий, уверенный. Его скромная терпеливость кончилась. Он не собирался больше ничего объяснять. Руки, обнимавшие ее шею, подрагивали. Но не от страха, как она сначала подумала. От желания. От неудержимой страсти.