Воскреснуть и любить

— Ты с ума сошла, девочка.

— Я делаю свое дело. — Кэрол скрестила руки на груди и приготовилась к битве. Хорошая тренировка перед тем, что ей предстояло. — И не позволю мешать мне стае каких-то койотов, не могущих поделить между собой загон для серой паствы и готовых ради этого убить друг друга!

— Вот ты и станешь первой, кого они убьют.

— Едва ли. Эти парни знают меня. Я принимала роды у их подружек и держала этих девчонок за руки, когда они пытались наглотаться таблеток. Мальчишки не станут стрелять в меня.

— Ты собираешься повидаться с Сибиллой, верно?

Кэрол посмотрела в глаза Долли.

— У нее вот-вот начнутся схватки, а в больницу она идти боится.

— Тогда тебе не «Стаю» надо бояться. Тебя затопчут «Мустанги». Они увидят, куда ты идешь, и сразу догадаются к кому.

— Ну и пусть.

— Ты не в своем уме.

— Нет. В своем. Кто-то должен оставаться нормальным в этом городе, где подростки решили, что самая лучшая вещь на свете — это перестрелки с соседними бандами, отличающимися от них лишь цветом одежды и эмблемой.

— Сибилла знала, на что шла, когда начала путаться с Тимоти и его дружками. Она знала, что Кентавр ни за что не допустит этого. — Молодая женщина ткнула указательным пальцем в грудь упрямицы, пытаясь заставить ее образумиться.

— Тимоти хороший парень.

— Это дела не меняет.

Кэрол было приятно, что Долли искренне переживает из-за нее. Не все потеряно, если такие девчонки, как эта, на плечи которой свалилась огромная тяжесть, не теряют способности переживать из-за других людей.

— Я буду осторожной, — пообещала она.

— Ты не можешь изменить порядок вещей, Кэрол. Так было сто лет назад, так будет еще через сто. Пещера останется Пещерой и тогда, когда на ее тротуарах будут играть внуки Люси.

— Ну, если наши внуки будут играть на тротуарах, это будет уже не тот Кейвтаун. Здесь станет намного лучше.

— Я все же не думаю, что тебе стоит ходить туда.

— Представь себе, что там лежишь ты и дожидаешься моей помощи.

Ответ Долли не был предназначен для детских ушей.

— Будем надеяться, что это слово не станет первым, которое произнесет Люси, — сказала Кэрол.

— Когда вернешься, зайди ко мне.

— Ладно. Только не вздумай снова лечь в постель. Я не хочу еще раз будить тебя.

Кэрол наклонилась и поцеловала соседку в щеку.

Когда Уилфред, сменив блузку, полчаса спустя шла по коридору, соседняя дверь дрожала от грохота. Долли смотрела по телевизору воскресные мультфильмы. Интересно, смотрит ли их ее малышка.

Энтони нужно было расставить стулья и принести кафедру. Держа в каждой руке по три стула, он продвигался к алтарю. Как только Хэкворт опустил стулья на пол, перед ним во всей красе вновь засиял бандитский символ.

Сегодня с этим уже ничего не поделаешь. Здесь мог помочь только еще один слой краски. А может, и нет. «Мустанги» с Восточной авеню хотели, чтобы их герб сохранился во веки веков. Он был нарисован огненно-красной краской и подчеркнут черной эмалью. Художник был талантлив. Символом шайки была вставшая на дыбы оскалившаяся дикая лошадь, любовно переданная во всех подробностях. И рисунок, и сопровождавшую его таинственно-непристойную надпись тщательно закрашивали. Казалось, они исчезали, но лишь для того, чтобы снова проступить сквозь три слоя белой краски.

Похоже, победоносный символ указывал на тщетность всего, что пытался сделать Хэкворт. Однако в последнее время сеятель доброго и вечного приучил себя думать, что как ни малы его дела, они все же принесут свои плоды. Прежде чем переехать в Кейвтаун и возглавить церковь Двенадцати апостолов, он два года вовсе ничего не делал. Тогда было неизмеримо хуже. Здесь, по крайней мере, он боролся, а не дрейфовал по ветру. Если уж и ему, и обитателям Пещер суждено провалиться в тартарары, то они провалятся, сражаясь до последнего. Бок о бок.

Его мысли прервал женский голос.

— Знаете, надо было бы позвать сюда парнишку, который сделал это, а заодно и его дружков и попросить их расписать всю эту стену. Пусть изобразят Христа в Гефсиманском саду или Тайную Вечерю. Похоже, это единственный способ покончить с безобразием.

Энтони обернулся. В первый раз за утро его лицо осветилось улыбкой.

— Вы сегодня рано, Глория. Пришли дать мне совет или помочь расставить стулья?

— Я иду к мессе у святого Павла.

Глория Макуэн подошла ближе и остановилась рядом. Это была маленькая женщина неопределенного возраста, смуглая и седовласая. Сегодня на ней был прекрасно сохранившийся зеленый костюм из искусственного шелка по моде сороковых годов и соломенная шляпка с короткой зеленой вуалью. Глория жила в Кейвтауне с незапамятных времен. Она преподавала в местных школах, служила в муниципалитете и заседала в любом комитете, если он того заслуживал. Ее болезненной страстью было желание создать нормальный город из места, которое другие называли просто и смачно — «загон».

— Надо сказать, мальчишки не без таланта. — Она вскинула голову. — Держу пари, тут не обошлось без Габриеля Браво. Его учила рисовать мать. Она была славная женщина. Целыми часами возилась с сыном. А однажды утром взяла и исчезла. Папаша же его — человек конченый.