Воскресный день у бассейна в Кигали

Пришел садовник. Вид полураздетой парочки под деревом его нисколько не смутил, он как ни в чем не бывало поздоровался с ними, будто все в этом безумном мире шло как надо. Так оно и было. Собачья какофония постепенно уступала место человеческой. Сарычи отправились на поиски свежей падали, которую оставила после себя ночь. Облетев весь город, они разметили территорию, и только потом с нижних веток эвкалиптов, окружавших отель, снялось воронье, покорная низшая птичья раса, довольствующаяся тем, чем побрезговали сарычи. Громкий топот французских сапог отряда президентской гвардии, вышедшего на ежедневную утреннюю пробежку вокруг отеля, заглушил карканье всех городских ворон. От шума проснулась Жантий.

– Ты не знаешь, что они поют на пробежке. Они поют, что всех перебьют. Они говорят о твоих друзьях.

– И о тебе тоже, Жантий.

Они позавтракали на террасе в спасительной тени фикуса. На Жантий все еще была уже порядком смятая форма официантки с позолоченной табличкой, на которой было написано ее имя. Гарсоны избегали взглядов и знаков Валькура, однако Зозо был очень рад за них, поэтому быстро положил конец подобной дискриминации. «Вы сделали хороший выбор, это самая красивая и, отбросим всякую игру слов [35], милая девушка из всех, кого я знаю, господин Валькур. Вокруг вас одни завистники и трусы». Зозо даже наведался на кухню, чтобы проверить, не пережарили ли яичницу для господина Валькура и госпожи Жантий. Яичница получилась отменная.

Валькур и Жантий снова отправились на рынок. Семь часов уже миновало, а Сиприена все еще не было на месте, и его никто пока не видел. Они поднялись на холм, где жил торговец табаком. Из металлической бочки еще шел дым от костра, который развели ночью ополченцы, чтобы осветить пост. На обочине дороги над изуродованными и расчлененными трупами лежащих друг на друге женщины и мужчины с диким визгом копошилась стая птиц. Валькур узнал красную рубашку Сиприена, а потом и его вытянутое, изрытое оспинами лицо, бородку, которую тот так заботливо подстригал. Чуть поодаль, растянувшись на липком от грязи матрасе, храпел мертвецки пьяный ополченец, сжимая в руке окровавленный мачете.

Валькур всегда придерживался мнения, что каждый может стать убийцей, даже самый миролюбивый и добрый человек. Достаточно стечения обстоятельств, потрясения, жестокого поражения, постоянного давления, гнева, разочарования. Доисторический хищник, первобытный воин все еще живы под многочисленными слоями лоска, которыми покрыла человека цивилизация. У каждого из нас в генах Добро и Зло всего человечества. И то, и другое может неожиданно проявиться, подобно торнадо, сметающему все на своем пути, хотя еще несколько мгновений назад там шелестел лишь мягкий теплый бриз.

На несколько секунд Валькуру ударила в голову кровь,: в нем проснулись гены убийцы. Только твердо произнесенное Жантий «нет, Бернар» помешало ему поддаться этому внезапному смертоносному импульсу, Он выбросил в канаву мачете, вырванное из рук ополченца, которое уже было занес, словно сверкающую смерть, над головой парня, с трудом продирающего глаза. Когда Валькур садился в машину, он поймал себя на мысли, которая его ужаснула: для него не было ничего человеческого в этом мужчине, и, не будь рядом Жантий, он не колеблясь разделал бы его точно так же, как они расчленили Сиприена и Жоржину.

На посту жандармерии в нескольких сотнях метров от заграждения жандарм, ответственный за проведение операций и исполняющий обязанности начальника отряда ополчения, рассказал им, что пьяного в стельку Сиприена сбила машина. Личность ее владельца установить не удалось. Что касается его жены, то, узнав о несчастном случае, она бросилась под колеса автомобиля, который тоже скрылся с места происшествия. Насквозь пропитанный банановым пивом, поглощая его большими глотками и отрыгивая после каждой фразы, он добавил, что оставил тела на обочине дороги в надежде, что их заберут и похоронят родственники. И если сегодня никто не явится, то он, как добрый христианин, лично займется этим.

– А дети?

Начальник жандармерии продолжил нагло врать, нисколько не заботясь о правдоподобности рассказа, что напомнило Валькуру о его пребывании в коммунистических странах. Начальник не знал, где дети, возможно, у родственников или друзей.

А раны от мачете на голове и вспоротый живот женщины, отрезанная правая грудь, рука Сиприена, которой лакомились вороны в паре метров от дерева? Это все тоже неустановленные автомобили? Видимо, лихачи возвращались со свадьбы на машинах, шины которых утыканы мачете?

Начальник жандармерии невозмутимо продолжал пить пиво. Наверное, маньяки расчленили трупы. Он спросил у Валькура, не желает ли тот подать жалобу, и вытащил из ящика пожелтевший формуляр.

– Вы были на посту, когда вчера вечером мы проходили его. Вы контролировали его деятельность и проверяли документы.

Он налил себе еще один стакан пива, взял карандаш и медленно очинил его охотничьим ножом, довольно ухмыльнулся, блаженно улыбнулся и, еле сдерживая смех, начал: