Воскресный роман (СИ)

Сын на некоторое время замолчал, глядя на отца. И, чем больше успокаивался, тем сильнее расплывался в улыбке. А потом выдал:

- Совсем хреново, да?

- Не совсем. Перспективы имеются, - Вересов-старший поднялся. – Я домой. Ты?

- Это у тебя вторник – халявный день… А я в офис. Надо перед увольнением документы в порядок привести, а то останусь без выходного пособия.

- Тогда до вечера.

- Пока, - отозвался Кирилл. Допил коньяк и вышел из переговорной.

И только оказавшись на воздухе, перевел дыхание. Вокруг него крутилось что-то назойливое, настойчивое, шумное и странно безымянное. И это никак не было связано с тем, что он провалил свое первое дело. Справедливости ради, последнее его совершенно не интересовало. Интересовало другое: какого черта люди не используют по назначению мозги, когда это касается семейной жизни? Отец входил в небольшое число исключений, которые подтверждают правило. И то, в его случае использование мозгов было весьма и весьма условно – начало их с классухой романа, скрытого покровом дурацкой тайны, Кирилл помнил достаточно отчетливо. Да и с мамой, улепетнувшей за океан, серое вещество Вересовым-старшим использовалось сомнительным образом.

Посмотрел на часы. Почти два. Можно было бы озаботиться обедом.

«Ты так обеспокоен едой», - проговорила в его голове Митрофанушка. Тоже достаточно отчетливо, чтобы он буркнул себе под самый нос:

- Ну не тобой же.

И в это мгновение его едва не перекосило.

И-ди-от.

Дошло. То, что крутилось в голове с самой реплики Горелова, дошло. «Планируешь и дальше меня использовать?»

Вот, что зудело и не давало покоя. Вот, что было соотносимо с его собственными мыслями.

Все стало на место.

Использование. То самое слово. Использование.

Горелов двадцать лет использовал Горелову.

Всякое действие встречает противодействие. Это нормально.

Да, Кирилл чувствовал себя использованным. Уже почти неделю. С воскресенья особенно.

А что должна была чувствовать Лера день за днем на протяжении семи лет школы – с пятого класса, когда они оказались за одной партой, с той перемены, как он впервые скатал у нее самую первую домашку по фране? Что она должна была чувствовать, черт возьми, если когда-то любила его, а он… А он ее юзал, не задумываясь над тем, что поступает жестоко. Что она должна была чувствовать, если семь лет пыталась вызвать в нем хоть что-то похожее на взаимность, а он на глазах всего класса и двух параллельных утащил Кудинову в подсобку ресторанно-гостиничного комплекса, где они отмечали выпускной?

Он не помнил Леру в тот вечер. Не помнил, что на ней было надето. Не помнил, как она на торжественной части в школе поднималась на сцену актового зала получать свое золото. Не был даже уверен в том, что у нее было именно золото. Могло же быть и серебро.

В центре той Вселенной девятилетней давности был исключительно он сам. И никого кроме. Даже в истории со Стрельниковой он очень долго думал о себе и своей вине. Больше, чем о ком-то еще. Ел себя поедом. Но не потому, что чувствовал эту вину, а потому что ему не нравилось быть виноватым.

И если он решил, что Лера мстит, то с чего бы вдруг «Диме»? У нее есть все основания для того, чтобы мстить ему. Ему, Кириллу Вересову, который последние девять лет знал, что он та еще тварь. Не лучше Горелова, «предавшего любовь».

Ведь думал об этом раньше. Понимал. Убеждался каждую минуту. Но так и не поговорил. На важное никогда не остается времени и смелости.

Кирилл медленно достал из кармана телефон. Несколько мгновений смотрел на экран. Тот быстро покрывался каплями дождя, неспешно накрапывавшего из тяжелых туч, нависших над головой.

«Меня в Харьков позвали», - снова произнесла Лера в его голове. А потом, зная, совершенно точно зная, что она выбросила симку и его из своей жизни, он принялся раз за разом набирать ее номер.

Симку она, действительно, выбросила. Решив с этого начать что-то новое. Чему тоже не было названия, но что было необходимым для нее. В конце концов, нельзя всю жизнь протоптаться на одном месте, носиться с одними и теми же чувствами. Это мания, болезнь, помешательство. В конце концов, на свете полным-полно других мужиков, у которых все точно такое же, что бы там Ариша ни глаголила.

Программа максимум была определена следом за минимумом.

Выйти замуж, родить сына, назвать Иваном.

«Почему Иваном?» - возмущалась та самая новая Лера, иногда пытающаяся напомнить про воскресную ночь.

«Ну не Кириллом же!» - уверенно отмахивалась и от нее, и от воспоминаний настоящая Лера и к среде нашла равновесие мыслей и действий: взяла на неделю отпуск за свой счет.

Потому четверг решила посвятить себе. Проснулась к полудню, на завтрак заказала гунбао, в телевизоре шастали хоббиты. И все бы ничего, если бы часа через три под окном не принялся тарахтеть работающим двигателем какой-то идиот. Лера долго терпела, включала звук все громче, что совершенно не помогало, и, не выдержав, подлетела к окну.