Воскресшая душа

– Какое же это дело? – Софья даже наклонилась к Нейгофу, с нетерпением ожидая его ответа. – Вероятно, какая-нибудь новая фантазия? Полно, Михаил Андреевич, бросьте свои замыслы!…

– Нет, Софья Карловна, нет! То, что я задумал, действительно – фантазия, несбыточные грезы, красивые мечты… Но я вот уже столько времени сплю наяву, Софья Карловна! И хочу, чтобы этот сон длился без конца, всю мою жизнь, или оборвался, и чтобы страшная действительность вновь поглотила меня… поглотила на этот раз без возврата…

– Вот вы какой?! – протяжно произнесла Софья. – Но что же нужно, чтобы этот ваш сон продолжался?

– Многое нужно! – ответил граф.

Глаза Софьи загорелись. Ее красивое лицо на миг приняло хищническое выражение, но тут же она стала прежней и спокойно спросила:

– Что?

– Софья Карловна! – воскликнул Нейгоф. – Я…

Резкий звонок в передней заставил его смолкнуть.

– Кто это там? – вздрогнула Софья. – Я приказала никого не принимать… Настя!

– Барышня, – вбежала горничная, – там вот их, кажется, – указала она на Нейгофа, – спрашивают. Старик какой-то… строгий такой!

– Какой старик? – поднялась с дивана Софья. – Кто?

– А это я! – появилась в гостиной округлая фигура Кобылкина. – Я! Имею честь кланяться! Простите, мадемуазель Шульц, что я так неделикатно! Ничего не поделаешь: экстренно нужно… Ба, ваше сиятельство! Я так и знал, что вы меня обгоните. Вероятно, на лихаче изволили примчаться?

– Как вы смели ворваться сюда! – воскликнула Софья. – Кто вы такой?!

– Я-то? Да ведь кто я – это вам, мадемуазель Шульц, хорошо известно… да и его сиятельство тоже меня знает, так что всякие представления и тому подобное считаю излишними церемониями.

– Граф, да защитите же меня! Вы видите! – кинулась к Нейгофу Софья.

Граф и без ее просьбы со сверкающими глазами и сжатыми кулаками подходил к Мефодию Кирилловичу.

– Если вы не уйдете сами, – хриплым от негодования голосом крикнул он, – я вышвырну вас за дверь!

– Это меня-то? Совсем, ваше сиятельство, этого не нужно. Пожалейте вы мои старые кости… Вышвырнете – их после и не соберешь.

– Вон! – с еще большим гневом крикнул граф.

– Уйду-с… уйду-с… Сам знаю, что незваный гость хуже татарина… Только я, собственно говоря, не к этой прелестной дамочке явился, – кивнул Кобылкин на Софью, – а к вам… Вопросец один не успел я вам предложить, когда в больнице встретились… Больно уж вы там величественны были!

– Что за вопрос? Или вы не понимаете всего неприличия своего поведения?… Имеете вопрос ко мне и врываетесь в чужую квартиру!…

– Неприлично-с это, что и говорить! Да где же бы иначе я вас застал? Определенного места жительства вы пока не имеете, а что здесь я вас найду, это я прекрасно знал… Так вот, ваше сиятельство, будьте милостивы, ответьте мне, и я оставлю вас в покое.

– Софья Карловна, – обратился Нейгоф к хозяйке, – вы позволите? Мой ответ, кажется, единственный способ отделаться от этого господина.

– Верно изволили сказать. Вот и мадемуазель Шульц так же думает: головочкой кивнула, стало быть, вам, ваше сиятельство, можно мне ответить. Скажите, не были ли вы в гостях у Евгения Николаевича Козодоева вечером, перед тем как вас отправили в больницу? Мадемуазель Шульц, что это с вами?

Софья вскрикнула, как только Кобылкин задал свой вопрос.

Граф бросился к ней, но Кобылкин удержал его.

– С этой успеется, – властным голосом сказал он. – Были или не были?

– Прочь! – отмахнулся Нейгоф.

– Был или не был? – совсем грозно наступил на него Кобылкин.

– Был! Пустите!

– И водочку пили, и разговоры по душам разговаривали?

– Да, да! Пустите же, иначе я ни за что не ручаюсь! – Нейгоф, наконец, вырвался от Кобылкина и бросился к Софье. – Дорогая, успокойтесь! – растерянно произнес он. – Вы все еще здесь? – обернулся он в сторону стоявшего у дверей Кобылкина.

– Исчезаю-с! В момент исчезаю-с! Совет да любовь! Имею честь кланяться, желаю провести время с пользой и, главное, не забывать моей сказочки! – и Мефодий Кириллович вышел, оставив графа около плачущей Софьи.

XIII

Объяснение

Выходя, Кобылкин на минуту задержался у порога с вышедшей запереть за ним двери миловидной горничной.

– Цветик лазоревый, свет Настенька, – шепнул он ей, – от женишка вашего Афанасия Дмитриевича нижайший поклон вам!

– А вы, господин, откуда моего Афоньку знаете? – зарделась девушка.

– Знаю уж! Помалкивайте только… Велел он спросить, когда навестить его, купидона вашего, думаете?

– Ах, какой срам! – заволновалась Настя. – Чужие люди про нашу любовь говорят!… Скажите, завтра к вечеру забегу.

– Ладно, так и передам. А теперь к барышне спешите.

Дверь захлопнулась.

Мефодий Кириллович с минуту постоял на площадке, почесывая в задумчивости переносицу.