Воскресшая жертва (сборник)

Клодиус достал вазу с витрины. Пока Уолдо облюбовывал вазу, я разглядывал старые пистолеты. Разговор шел за моей спиной.

— Откуда она у вас? — спросил Уолдо.

— Она из дома в Биконе.

— Сколько же вы собираетесь из меня выжать, старый конокрад?

— Она не продается.

— Не продается? Но послушайте…

— Она продана, — сказал Клодиус.

Уолдо стал колотить своей тростью по тонким ножкам старого стола.

— Какое вы имеете право продавать ее, не предложив сначала мне? Вы же знаете, чего я хочу.

— Я ее разыскал для одного клиента. Он поручил мне купить любое изделие из ртутного стекла, какое я найду, по цене, которую я сочту подходящей.

— Но вы выставили ее в витрине. Это значит, предлагаете ее на продажу.

— Вовсе нет. Это значит, мне нравится показывать публике что-то красивое. Мистер Лайдекер, я имею право выставлять в витрине то, что хочу.

— Вы это купили для Филипа Энтони?

Наступила тишина. Потом Уолдо вскричал:

— Вы же знаете, меня интересует все, что интересует его! Вы не имели права не предложить эту вазу мне!

Он кричал старушечьим голосом. Я повернулся к нему и увидел, что лицо его стало багрово-красным.

— Ваза принадлежит Энтони, и я ничего не могу поделать. Если хотите, предложите ему продать ее, — сказал Клодиус.

— Вы прекрасно знаете, он мне не продаст.

Спор продолжался в том же духе. Я разглядывал старое ружье, заряжающееся с дула, это, должно быть, реликвия еще с тех времен, когда Эйб Линкольн был ребенком. Вдруг я услышал звон. Я оглянулся. На полу заблестели серебряные осколки.

Клодиус побледнел. Казалось, убили живое существо.

— Это произошло нечаянно, уверяю вас, — проговорил Уолдо.

Клодиус застонал.

— В вашем магазине плохое освещение, проходы заставлены, я споткнулся, — сказал Уолдо.

— Бедный мистер Энтони.

— Не беспокойтесь, я заплачу любую сумму, какую вы назначите.

С того места, где я стоял, магазин казался темной пещерой. Антикварная мебель, старые часы, вазы, блюда, стаканы, китайские собачки, потускневшие подсвечники создавали впечатление, что находишься на складе у мусорщика. Мужчины перешептывались друг с другом. Толстый Уолдо, в черной шляпе, с толстой тростью, и Клодиус, с его грушеобразной головой, напоминали мне старых ведьм на Празднике всех святых. Я вышел из антикварного магазина.

Уолдо подошел ко мне, когда я уже был около машины. В руке у него был бумажник. Настроение его улучшилось. Он стоял под дождем, глядя на магазин Клодиуса, и улыбался. Как будто ваза досталась ему.

ГЛАВА X

Информация Муни об убитой девушке-модели меня не удовлетворила. Я решил сам провести расследование.

К тому времени, как я добрался до Кристофер-стрит, он уже опросил всех других жильцов. Никто с пятницы не видел мисс Редферн.

Дом стоял в ряду обшарпанных старых строений, на которых красовались надписи типа: «Свободно», «Персидские кошки», «Пошив одежды», «Оккультные науки», «Домашняя французская кухня». Пока я стоял под моросящим дождем, я отчетливо понял, почему девушка не сомневалась, когда представилась возможность не проводить здесь жаркий уик-энд.

Ее хозяйка была похожа на старый мешок из-под муки, выцветший до белого цвета и перевязанный посередине. Она сказала, что устала от полицейских и что если спросят ее мнение, то она скажет, что Дайяне проводит где-то время с мужчиной. В городе так много подобных девочек, и все они потерянные создания, поэтому не имеет никакого значения, если какая-то из них на время переместится в другое место. И она нисколько не удивится, если Дайяне вернется домой поутру.

Я отошел от нее, а она все продолжала болтать в вестибюле своего дома, и поднялся на три пролета вверх по старомодной лестнице. Запахи, царившие здесь, были мне знакомы: запахи постели, пересохшего мыла и кожаной обуви. Когда я покинул родительский дом, мне приходилось жить в такого рода домах. И мне стало жаль молодую девушку, которая надеялась на свою красоту, а возвращалась домой по этой самоубийственной лестнице. Мне в голову пришла мысль о Лоре, которая предложила ей свою квартиру, так как сама, вероятно, тоже раньше обитала в таких трущобах и помнила, какие здесь летней ночью царят запахи.

Даже обои, коричневого и горчичного цвета, были мне знакомы. В комнате стояли односпальная кровать, старенький туалетный столик, продавленное кресло и платяной шкаф с овальным зеркалом, вмонтированным в дверцу. Дайяне зарабатывала достаточно, чтобы жить в лучшем месте, но она посылала деньга родителям. Да и на поддержание ее внешней красоты, по-видимому, уходило много денег. Она с ума сходила по тряпкам, у нее были шляпки, перчатки и туфли всех цветов радуга.

В комнате лежали кипы журналов о кино. Страницы в них были загнуты, абзацы помечены. Было ясно, что Дайяне бредила Голливудом. И менее красивые девушки становились звездами, замужними звездами, они владели даже плавательными бассейнами. Здесь же лежали и так называемые исповедальные журналы, в которых печатались истории о девушках, которые грешили, страдали, а затем исправлялись благодаря любви порядочных мужчин. Бедная Дженни Свободоу!