Воскресшие боги (др. изд.)

-- -- "Не в силах будучи противостоять моему желанию увидеть новые, неведомые людям, образы, созидаемые искусством природы, и, в течение долгого времени, совершая путь среди голых, мрачных скал, достиг я наконец Пещеры и остановился у входа в недоумении. Но, решившись и наклонив голову, согнув спину, положив ладонь левой руки на колено правой ноги и правой рукой заслоняя глаза, чтобы привыкнуть к темноте, я вошел и сделал несколько шагов. Насупив брови и зажмурив глаза, напрягая зрение, часто изменял я мой путь и блуждал во мраке, ощупью, то туда, то сюда, стараясь что-нибудь увидеть. Но мрак был слишком глубок. И когда я некоторое время пробыл в нем, то во тьме пробудились и стали бороться два чувства -- страх и любопытство,-- страх перед исследованием темной Пещеры, и любопытство -- неТ ли в ней какой-либо чудесной тайны?" Он умолк. С лица ее чуждая тень все еще не исчезала. -- Какое же из двух чувств победило? -- Любопытство. -- И вы узнали тайну Пещеры? -- Узнал то, что можно знать. -- И скажете людям? -Всего нельзя, и я не сумею. Но я хотел бы внушить им такую силу любопытства, чтобы всегда оно побеждало в них страх. -- А что, если мало одного любопытства, мессер Леонардо? -- проговорила она с неожиданно блеснувшим взорOM.-- Что, если нужно другое, большее, чтобы проникНуть в последние, и может быть, самые чудесные тайны пещеры?

И она посмотрела ему в глаза с такою усмешкою, какой он никогда не видал у нее. -- Что же нужно еще? --спросил он. Она молчала.

В это время тонкий и острый, ослепляющий луч солнца проник сквозь щель между двумя полотнищами полотна; Подводный сумрак озарился. И на лице ее очарование нежных, подобных дальней музыке, светлых теней и "темного света" было нарушено. -- Вы уезжаете завтра? -- проговорила Джоконда. -- Нет, сегодня вечером. -- Я тоже скоро уеду,-- сказала она. Он взглянул на нее пристально, хотел что-то прибавить, но промолчал: догадался, что она уезжает. Чтобы не оставаться без него во Флоренции.

-- Мессер Франческо,-- продолжала мона Лиза,-- едет по делам в Калабрию, месяца на три, до осени; я упросила его взять меня с собою.

Он обернулся и с досадою, нахмурившись, взглянул на острый, злой и правдивый луч солнца. Дотоле одноцветные, безжизненно и призрачно-белые брызги фонтана, теперь, в этом преломляющем, живом луче, вспыхнули противоположными и разнообразными цветами радуги -- цветами жизни.

И вдруг он почувствовал, что возвращается в жизнь -- робкий, слабый, жалкий и жалеющий.

-- Ничего,-- проговорила мона Лиза,-- задерните полог. Еще не поздно. Я не устала.

-- Нет, все равно. Довольно,-- сказал он и бросил кисть. -- Вы никогда не кончите портрета? -- Отчего же? -- возразил он поспешно, точно испугавшись.-- Разве вы больше не придете ко мне, когда вернетесь?

-- Приду. Но, может быть, через три месяца я буду уж совсем другая, и вы меня не узнаете. Вы же сами говорили, что лица людей, особенно женщин, быстро меняются...

-- Я хотел бы кончить,-- произнес он медленно, как будто про себя.-- Но не знаю. Мне кажется иногда, что того, что я хочу, сделать нельзя...

-- Нельзя?--удивилась она.--Я, впрочем, слышала, что вы никогда не кончаете, потому что стремитесь к невозможному...

В этих словах ее послышался ему, может быть, только почудился, бесконечно-кроткий, жалобный укор. "Вот оно",-- подумал он, и ему сделалось страшно. Она встала и молвила просто, как всегда: -- Ну, что же, пора. Прощайте, мессер Леонардо. -- Счастливого пути.

Он поднял на нее глаза -- и опять почудились ему в лице ее последний безнадежный упрек и мольба.

Он знал, что это мгновение для них обоих невозвратимо и вечно, как смерть. Знал, что нельзя молчать. Но чем больше напрягал волю, чтобы найти решение и слово, тем больше чувствовал свое бессилие и углублявшуюся между ними непереступную бездну. А мона Лиза улыбалась ему прежнею, тихою и ясною улыбкою. Но теперь ему казалось, что эта тишина и ясность подобны тем, какие бывают в улыбке мертвых.

Сердце его пронзила бесконечная, нестерпимая жалость и сделала его еще бессильнее.

Мона Лиза протянула руку, и он молча поцеловал эту руку, в первый раз с тех пор, как они друг друга знали,-- и в то же мгновение почувствовал, как, быстро наклонившись, она коснулась губами волос его.

-- Да сохранит вас Бог,-- сказала она все так же просто.

Когда он пришел в себя, ее уже не было. Кругом была тишина мертвого летнего полдня, более грозная, чем тишина самой глухой, темной полночи.

И точно так же, как ночью, но еще грознее и торжественнее, послышались медленно мерные, медные звуки -- бой часов на соседней башне. Они говорили о безмолвном и страшном полете времени, о темной, одинокой старости, о невозвратимости прошлого.

И долго еще дрожал, замирая, последний звук и, казалось, повторял:

Oi domannon c'e certezza -- И на завтра не надейся.

Соглашаясь принять участие в работах по отводу Арно от Пизы, Леонардо был почти уверен, что это военное предприятие повлечет за собою, рано или поздно, другoe, более мирное и более важное.