Воскресшие на Третьей мировой. Антология военной поэзии 2014–2022 гг.

Его составитель Захар Прилепин (он же один из составителей нашей антологии) писал: «Быть может, это иллюзия, но, вглядываясь в русскую историю, я вижу оправдание многим событиям собственно в литературе. В поэзии как наивысшей форме языка. В эту форму заливается раскалённый металл – и застывает. Получается крест. Получается наконечник копья. Государство и сменяющиеся идеологии могут ставить свои оценки тем или иным событиям, но по итогам поле Куликово, Полтава, Очаков, Измаил, Бородино, Севастопольская страда, красные конники, идущие на Приморье, белые, покидающие Крым, бой подо Ржевом, знамя над Берлином – всё это факты не только истории, но и великой поэзии, растворившейся в нашем национальном сознании.

Значит, там была правда.

Наблюдая за событиями русской весны – сначала солнечными, волнующими, потом жуткими и мучительными, – некоторое время я размышлял на тему: как русское слово отзовётся теперь на случившееся? Нет, у меня не было никаких рефлексий на тему, правы ли мы или нет. За нашими плечами стоит русская литература: невозможно представить, что Державин, Пушкин, Гоголь, Достоевский, Есенин, Булгаков или Шолохов видели бы в происходящем что-то иное, чем увидели мы.

В повести «Тарас Бульба» уже имеются все ответы на заданные нам сегодня вопросы. Другие ответы – не предполагаются вообще.

Все любители порассуждать на тему «…с тех пор всё изменилось» пусть заменят в учебниках русскую классику на колонки своих прогрессивных глянцевых журналов и оставят нас в покое».

Сборник «Я – израненная земля» (поэзия высочайшего уровня, шестнадцать авторов – и ни одного проходного стихотворения, десятки подлинных шедевров) должен был стать событием в духовной жизни страны, но тогда этого не случилось.

Зато «Израненная земля» стала событием в творческой жизни представленных в ней поэтов, и, как нам представляется, энергетика совместного поступка, общего высказывания и соучастия во многом определила сегодняшний поэтический реннесанс, наступивший после 24 февраля. В сборнике «о весне крымской и войне донбасской» с явно считываемой установкой поэтов на штучность высказывания, а составителя – на неповторимость опыта и образа каждого автора совершенно естественно наблюдалось чье-то высокое присутствие. В стихах Анны Долгаревой с их синтаксическими разломами угадывалась ранняя Цветаева; в державном разворачивании строф Светланы Кековой – величие поздней Ахматовой. Юрий Кублановский снова рефлексировал вокруг имперского пафоса и комплекса Иосифа Бродского в столь знакомых последнему ландшафтах; Высоцкий военных баллад и Гумилёв, офольклоренный, ушедший в народ и песню, звучали у Игоря Грача и Семёна Пегова; и так неожиданно заземленный, возвращенный из ГУЛАГа в штрафбат Мандельштам – у Игоря Караулова…

Для определения сегодняшнего поэтического прорыва часто используют сравнение с эстрадным бумом ранних 1960-х, «Политехническим» в широком смысле, «мушкетерской» четверкой популярных стихотворцев плюс примкнувший Окуджава (позднее Высоцкий) – мемуары и сериальное ретрокино немало сделали для объявления советских 1960-х историей одной литературной компании.