Воскресший для мщения

Никто ничего ему не ответил. Качки были выдрессированы именно так, чтобы не произносить ничего, пока их о чем-нибудь не спросят. А Живоглоту отчего-то было страшно. В голове роились воспоминания - коммуналка на десять комнат на Ленинградском проспекте, очередь в туалет и ванную, велосипеды, висящие в прихожей на крюках, огромная прокопченая кухня с запахом кипятящегося белья и пригорелого масла... Бесконечно ругающаяся с соседками мать... Не побазарить с кем-нибудь было для неё потерянным днем, а если ей удавалось кому-нибудь врезать кулаком или скалкой, она, напротив, ходила гоголем, с гордостью глядя на окружающих... Помнится, когда она в кровь разбила рожу пожилому соседу, соседи вызвали участкового, и тот забрал мамашу. И вернулась она только через пятнадцать суток.

Живоглот вдруг вспомнил, как им хорошо стало без нее, как он, пятнадцатилетний Коляка, ухаживал за восьмилетним Игорьком, готовил ему, стирал, гладил чугунным утюгом трусы и рубашки... Прекратился отборный мамашин мат, вечный окрик, затрещины, щедро раздаваемые ей малышу... Стало тихо и спокойно. Только тогда Николай почувствовал, что он кому-то в жизни нужен, что, если что-нибудь с ним случится, его младшему братику станет плохо... А потом вернулась мать, и все стало на свои места. Утро она начинала с крепкого слова на букву "б", которым величала обоих сыновей, а кончала день, уже хорошенько поддатая каким-нибудь заковыристым ругательством... Теперь она жила в особняке Живоглота по Боровскому шоссе, командовала прислугой, материла всех почем зря. Она распорядилась построить сарай и завела там свиней. Это были единственные существа, к которым она испытывала какую-то теплоту. Откормленные свиньи ходили по посаженным специалистами газонам, гадили на покрытые красным гравием дорожки, смачно хрюкали, жрали, рожали... А Николай перестал ездить в свой особняк, гадко ему там было, несмотря на бесчисленное количество комнат. И мать к нему никогда не приезжала... А Игорек? Его младший братишка... Его держит под прицелом остервенелый от злобы и желания мстить капитан Кондратьев. И если он его убьет, то зачем Живоглоту жизнь вообще? Ему тридцать шесть лет, он испытал все - и нищету, и зону, и побои, и богатство, и власть... Ни одной женщины он не любил, их тупость и жадность только раздражали его. И похотливый Гнедой со своими изощренными развлечениями был ему в сущности противен и непонятен. Живоглота тянуло к нормальной жизни - он хотел жениться, иметь много детей, жить в своем доме и заниматься хозяйством... Но никого на пути ему никогда не встретилось, одни шлюхи, одни размалеванные бляди, которые, несмотря на их умение, не могли удовлетворить его. Обычно после соития он избивал их и выгонял вон - только не из сладострастного садизма, как Гнедой, а просто от раздражения их тупостью и продажностью. А все тепло в его очерствелой душе он отдавал одному человеку - своему младшенькому братишке Игорьку.

... От воспоминаний его отвлек свет дальних фар машины, едущей навстречу. Он каким-то шестым чувством ощутил, что это о н и.

... И действительно, машина остановилась метрах в двадцати от них на противоположной стороне дороги. Оттуда вышла высокая мужская фигура и направилась твердым шагом к их машине. Живоглот понял, что это Кондратьев. Он тоже вышел из машины, сказав телохранителям, чтобы были наготове и пошел навстречу своему врагу.

- Здорово, - произнес он, подходя к Кондратьеву. Им никогда не доводилось лично встречаться, и Живоглот помимо всего прочего испытывал некий интерес к этому человеку, против которого они затеяли семь с лишним лет назад опасную игру, которая до сих пор никак не может закончиться.

- Ладно, целоваться в следующий раз будем, - грубо оборвал его Алексей. - Шуруй к моей тачке и взгляни, что твой брательник жив и здоров... А я пойду к твоей... Только предупреждаю ещё раз... Пусть только кто-нибудь дернется...

- Да все путем, - ответил Живоглот. - Только учти вот что, я тебя тогда ещё предупредил... До твоего звонка с ней поработали... Избили... Но не трогали, клянусь братом... Она в шоке после всего этого... Сам понимаешь, женщина... Если бы ты раньше позвонил... Сам понимаешь...

- Разберемся, не болтай много, - сказал Алексей и пошел к "Ауди", оглядываясь по сторонам.

Живоглот подошел к "девяносто девятке" и увидел там, на заднем сидении живого и здорового, хоть и какого-то одуревшего Игорька. Рядом с ним сидели здоровенный кудрявый мужик лет сорока и ещё один, тоже крепкого сложения. Мрачно глядели на него.

- Здорово, братуха, - произнес Живоглот.

- Здорово, - тихо, виноватым голосом ответил Игорь. - Видишь вот, лоханулся я... Тепленьким взяли...

- Ничего, не переживай... Главное, что жив и здоров. Остальное приложится.

Он повернулся и пошел обратно к своей машине. Алексей тем временем приоткрыл заднюю дверь "Ауди" и увидел, что между двух мордоворотов сидит Инна с сильно напудренным лицом в каком-то странном состоянии.

- Инна, - произнес Алексей. - Это ты?