Воскресший, или Полтора года в аду

Время словно застыло. Я даже решил тогда, что все грехи свои искупил и эти сволочи меня на сохранение в глыбу впихнули, как в холодильник дохлую курицу, мол, в рай еще рано, или вообще дорога туда закрыта, но и мучить хватит, пускай, дескать, полежит. Только это глупости все были. Никогда человеческий слабый умишко не постигнет хода потусторонних сил…

С каждым часом, каждым днем — хотя никаких там дней не было и в помине, я продолжал считать время по земным меркам — зрение у меня становилось зорче. Это было как в сказке. Я видел сквозь лед сначала на сто метров, потом на пятьсот, на километр, на десять… никаких горизонтов в аду нет. И это очень жутко! Я начал видеть сотни жалких трепещущих тел, вмороженных в куски льда. И возле каждого сидел дьявол-хранитель. Каждый замороженный находился очень далеко от других, но все же глыбины были расставлены в каком-то бесовском порядке. Когда я глядел вверх, тоже видел эти прозрачные айсберги, они просто висели в пустоте и черноте. Что за смысл? Что за толк?! Непостижимо!

Временами до моих воспаленных, промерзших насквозь ушей доносился проникающий сип моего лютого врага, стерегущего меня. И от его слов бросало в адский пламень, будто внутри тела, прямо в голове взрывалась граната.

Говорил он всегда одно и тоже:

— Закрой глаза, червь! Смежи веки свои!

— Нет! — вопил я в ответ. — Ни-за-что!

И пялился на него.

Я знал, стоит закрыть глаза или опустить их — все! конец! из ада никогда не выйдешь! они станут полными властелинами твоей души! Это мне еще тот тертый мужик в могиле говорил. Ведь он выбрался. Выбрался! Значит, и я выберусь… не может того быть, что оплошаю…

Я верил тогда, что выберусь на землю, выползу из этого логова смерти и ужаса. Неужели каждый дьявол-хранитель, торчащий у каждой из тысяч глыбин, внушал замороженным то же, что и мне мой? Нет! Я не верил, что кто-то способен выдержать и миллионной доли тех пыток, что выдерживал я.

Не закрывать глаз — это было самым сильным испытанием, это было чудовищной мукой. Но я ни на миг не смежил век своих. Я пялился на дьявола, по сторонам, вверх, я выглядывал что-то… и зрение мое становилось сказочным, невероятным. Я начинал видеть насквозь!

— Закрой глаза, сволочь! — шипел хранитель. — Ты сразу обретешь покой и благость, подонок! Закрой глаза!

— Нет!

— Ты испытаешь блаженство! Ты забудешь про муки!

— Нет!

— Закрой глаза!

— Никогда!

— Смотри в мои бельма. Смотри!

Я впивался взглядом в его безглазые глазницы — и темнота проникала в мой мозг. Это было похлеще гипноза. Я умел ему противостоять. Меня трясло, выворачивало, бросало то в жар, то в холод. Но глаз я не закрывал.

— Нет! нет!! нет!!! — орал я безумно.

Самое страшное заключалось еще и в том, что я постоянно начинал различать в облике дьявола-хранителя свои собственные черты, да, он, не утрачивая дьявольской сущности и внешности, становился все более похожим на меня. Временами мне казалось, что это я сам стерегу себя, пытаю, стращаю, мучаю… но нет, это был именно дьявол, ни в одном смертном нет такого потустороннего наполнения, такой черной струящейся наружу изо всех дыр энергии ужаса. Значит, они обладали способностью впитывать в себя сущности душ и тел грешников? Именно тогда я подумал, что все это дьявольское отродье и живет вечно, потому что обновляется постепенно, втягивает в себя чужое из тысяч тел несчастных, высасывая пусть и черные, грешные, но все же души! Горе горькое!

Но я не смыкал глаз. За всю эту вечность в ледяной глыбе я ни разу не смежил век, даже не моргнул. Вот это была пытка.

И я начинал видеть!

Теперь я ясно видел тысячи пространств, заключенных одно в другое. И наша ледяная бескрайняя пустыня с миллионами ледяных глыб была в этом многомерном лабиринте крохотной черной точкой, пятнышком. Я будто увидал разом всю преисподнюю… но мозг мой не вместил ее устройства. Я чуть не закрыл глаза!

Громко и зловеще расхохотался мой дьявол-хранитель. Вонзил свою руку в лед, прожег его, добрался когтистой лапой до груди моей, разодрал холодную кожу, взломал ребра, вцепился когтями в сердце и выдрал его.

Черная, вонючая кровь капала из его ладони на грязный лед.

Чем было сердце мое? Полусгнившим куском сырой тухлятины!

— Закрой глаза! — зарычал он.

— Нет! — прошептал я.

Губы и язык не слушались. Но меж веками будто стальные иглы стояли. Воля моя, закаленная адом, была сильнее воли дьявола-хранителя.

— Так останется же твое тело на веки здесь! — снова прорычал он.

И швырнул кровоточащее сердце во мрак.

А я стоял в огромной луже растаявшего льда. Стоял голый, изможденный, с пульсирующей раной на груди, в которой не осталось сердца. Заточение кончилось.

Начинался новый круг ада.

И я был готов к нему.

Но дьявол-хранитель неожиданно взял меня за предплечье, сдавил его так, что засочилась черная кровь. И просипел еле слышно:

— Ну что же, раз ты такой смелый, я покажу тебе кое- что. Но лучше бы ты ослеп, ублюдок!

Он говорил совсем на другом языке, совсем другие слова — но смысл был именно таким, я все понимал. И молчал.

— Пойдем! — приказал дьявол-хранитель.