Восьмая горизонталь

«Это с кем же мы дело имеем? – в который раз подумал Лев Иванович. – Ни черта себе возможности у Икса. И квалификация… Страшного врага умудрился заиметь Трофим Таганцев! И полная загадка: зачем Иксу обращаться к каким-то заурядным бандюганам?»

– А каково твое мнение о том, что я от Липкина в клювике принес? – повернулся он к Станиславу.

– Пока что помолчу. Я детально не интересовался тем, что творилось в Польше тогда, в конце войны. Но… Про АК и АЛ, конечно же, слышать приходилось. Знаю, что АЛ, в отличие от АК, большой популярности в народе не снискала. Знаю, что советское командование и лично Сталин относились к АК крайне негативно. Считалось, что если после разгрома гитлеровцев к власти придет эмиграционное правительство и верхушка АК, то Польша будет потеряна для нас, пойдет буржуазным путем. Правильно, кстати говоря, считалось… Но вот уверенности в том, что смерть Таганцева как-то связана с Польшей времен войны и с польским сопротивлением, у меня нет. А трость, на мой взгляд, вообще за рысьи уши притянута, которые с кисточкой.

– С тростью – не знаю, – сказал Орлов. – Хоть чутью Липкина привык доверять. А вот что касается Польши… Слушайте мой отчет, господа сыщики. Он, правда, будет совсем коротким. Хоронили Таганцева на Калитниковском кладбище. Познакомился я с его внуком, Александром. Представился честь по чести, мол, приятель и шахматный партнер вашего деда, а также генерал милиции и начальник того ведомства, которое разбирается с убийством вашего деда. Очень приятный молодой человек оказался, двадцать четыре года ему скоро исполнится. Окончил питерскую Технологичку, Таганцев ему к окончанию квартиру однокомнатную купил на Васильевском.

– Ого! Хороший подарок. Значит, деньги у Таганцева водились немалые, – прокомментировал Станислав слова генерала.

– Так он никогда этого не скрывал. Не похоже, чтобы дед с внуком были особо близки, но Трофим Иванович вообще отличался довольно угрюмым нравом, не слишком-то к себе людей подпускал. Но смертью деда Саша искренне опечален, такое не сыграешь, да и зачем ему играть. Особенно такой смертью. Больше всего горюет, что Трофим Иванович не успел прадедом стать: у Александра жена через месяц должна родить. Я стал его осторожно расспрашивать о деде. Так вот, по словам Саши, Таганцев после освобождения из лагеря и реабилитации уехал в город Вольск, есть такой райцентр в Саратовской области, на Волге. И жил там до своего переезда в Москву с женой и дочерью. Женился Таганцев почти сразу после выхода на свободу, но бабушка Александра умерла рано, еще до его рождения. Женщинам в этой семье как-то фатально не везло со здоровьем, мать Саши, Валентина, единственная дочка Трофима Ивановича, тоже рано умерла от лейкоза, мальчику было лишь десять лет. А его отец, он жил у Таганцева, утонул в Волге на следующий год после смерти жены.

– Не позавидуешь внуку Таганцева, невеселое отрочество, – вставил реплику Крячко. – Но зачем ты нам все это рассказываешь? Сюжет для Чарльза Диккенса…

Гуров только головой покачал: неужели Стас, проработав под началом Орлова столько лет, не понял, что Петр Николаевич никогда и ничего не говорит просто так? Нет, скорее он, по своей привычке, этак дружески подкусывает любимого начальника, всегда Крячко отличался некоторой ехидностью.

– А ты подумай, пан Крячко, – усмехнулся Орлов. – Из всей семьи остались двое: дед и внук. До того, как Саша после окончания школы уехал поступать в Питер, в Технологичку, он жил с Таганцевым. Тот заменил ему родителей. С вопросами, и не только бытовыми, Александр шел к деду. Самый активный возраст, когда формируется характер. С одиннадцати до семнадцати. Возраст бурного любопытства. Ясное дело, Саша пытался расспрашивать деда о войне, о колымских лагерях… Вспомните, сколько тогда было публикаций на эти темы, сколько программ по ящику, и не всегда поганых. Сколько мнений, какие бурные споры кипели. Да хоть книги Виктора Суворова вспомнить, от его «Ледокола» вся страна на ушах стояла. Ну, не вся, конечно, но те, кто читать умеет и любит. А тут – вот он, живой свидетель рядом. Не просто свидетель – герой. Родной дед, у которого никого, кроме внука, не осталось. Как же не рассказать, как не вспомнить, как не поделиться? Тем более что не насильно пичкать, а на вопросы отвечать внуку, которые не для проформы из вежливости задаются, а с живым интересом! И что же?

– Я догадываюсь, что, – сказал Гуров.