Восьмая Марта

Это звучит странно, потому что отец Женьки – и есть тот самый застройщик, поднявший «Седьмое небо». Раньше я Жеку недолюбливал, считая зажравшимся мажором. Выбешивало и то, что мой лучший друг проводил с этим понторезом слишком много времени. Но миротворцу Генычу всё же удалось нас примирить, и Жека на деле оказался отличным парнем, ну а понты… – положение обязывает.

– Да тебе-то грех жаловаться – живёшь в центре и хата твоя ничем не хуже, – ответил я Женьку.

– А ты думаешь, ему здесь хата нужна? – ухмыльнулся Геныч, – он бы и в будке охранника поселился, лишь бы было откуда с подзорной трубой пасти за пентхаусом. Да, Жек?

– Да пошёл ты, придурок… к синим китам, – беззлобно огрызнулся Женёк.

– Но-но! Китов не трогать, нам на них ещё равняться! – хохотнул Геныч.

Да, сильно я, однако, выпал из жизни – мои друзья говорят по-русски, но я ни хрена их не понимаю.

– Так, давайте по порядку, зачем Женьку жить здесь и пасти за пентхаусом? – решил я хоть немного быть в теме.

– Эх, Максимушка, у него ж там нерастащимый лямур! Не баба, а дракон, но выглядит, правда, как мечта Господа. Отстал ты, брат, от жизни. Жек, а ну, покажи фотку нашему Незнайке.

Я, конечно, наслышан, что Женёк расстался со своей Викой, но о его новом увлечении услышал впервые.

– Думаю, не стоит, пока пацан с голодухи, а то слюной закапает, – мрачно заметил он, при этом ловко организовывая для нас вечернюю поляну.

– А вот это правильный подход, забота о друге – первее всего! – глубокомысленно заключил Геныч.

– Что-то много текста и никакой конкретики, – завёлся я. – Заинтриговал же, теперь колись давай.

– Не, я лучше покажу, чем расскажу, – Геныч ломанулся к окну в гостиной, увлекая меня за собой, и ткнул пальцем в стекло. – Вон, видишь теремок на крыше?

– Ни хрена себе теремок, да там целая крепость! – присвистнул я.

Этот нестандартный пентхаус заинтересовал меня ещё давно, и я мысленно прикидывал, для кого же возводится подобная роскошь.

– Истину глаголешь, дружище, именно так этот домик на крыше и называется – «Крепость»! А хозяйка сей крепости – и есть проклятущая любовь нашего Женька. И теперь он мечтает быть Карлсоном, который живёт на крыше. Конкретно на той. Видишь, света сейчас нет – это потому, что хозяйка на Елисейских полях зажигает. А у тебя ещё есть время и возможность, чтобы успеть купить бинокль до её возвращения. В этом доме у всех уже есть.

– За заглохни ты, – не выдержал Женёк, – иначе я сам тебя выключу. Весь мозг уже вынес.

– Да тебе, Жек, его и не вносили, судя по твоей долгоиграющей тоске. И не родился ещё тот Илья Муромец, который меня выключит. Но, хочу заметить, у тебя есть преимущество перед остальными дрочунами с биноклями – наша небожительница хотя бы знает о твоём существовании.

Со стороны очень странно наблюдать за этим стёбом. Я почти был уверен, что вспыльчивый Женёк сейчас взорвётся, но тот лишь поморщился и стал разливать вискарик по бокалам.

– Сворачивай уже свой театр, – оттащил я Геныча от окна.

– Согласен, я предлагаю отложить бинокли и выпить за доступных женщин, – быстро перестроился Геныч.

4

В «Дровах» нас уже заждались. Не был здесь полтора года, но показалось, будто и не уезжал никуда – вокруг всё те же лица.

«Макс, давай к нам!», «О, какие люди!», «Ну, ни хрена ж себе, явление!» – звучат со всех сторон грубые, охрипшие, весёлые и пьяные мужские голоса. «Вау, Максик!», «А-а-а, Максюшечка, котик мой!», «Максимилиан, душа моя…» – мурлычут, восклицают, визжат девичьи.

– Губа, ты ли это? Где пропадал, брателла?

– На приисках! А за Губу ответишь! – рявкаю с хмурым лицом, но губы предательски расползаются в улыбке.

Погоняло Губа ко мне приклеилось ещё в школе. Тогда я страшно психовал, потому что был твёрдо убеждён – мужику жить с такими губами не годится. И все убеждения мамы, что настоящего мужчину определяют поступки, пролетали мимо. Но со временем я перестал реагировать на неприятное прозвище, и оно перестало быть моим.

И вот – привет из прошлого в лице бывшего одноклассника Гришки-Рыжего. Он налетел на меня с крепкими объятиями и такой радостью, словно только меня и ждал два года. Примерно столько мы и не виделись. Впрочем, Рыжий всегда был таким – весёлым, бесшабашным и сентиментальным.

– Брат, а я ведь только дембельнулся! Звонил тебе, а ты что, номер телефона поменял? Давай к нам за столик, со мной такие отпадные девочки! Ток рыженькая уже занята, понял?

– Рыжее тянется к рыжему? – хмыкнул я. – Что-то ты поздновато дембельнулся, Гриш.

Дезориентированный неожиданно душевным приёмом старых знакомых и оглушённый напором Рыжего, я позволил ему увлечь меня за собой.

– Так ведь я после четвёртого курса, – пояснил он, – а ты забросил, что ли, универ?

– Нет, академ взял после армии.

– А-а, ну молоток! – ответил Рыжий на автомате, потому что мы уже пришли.

И попали в «розарий». Об этом свидетельствует не только обилие красок во внешних обликах, но и удушающее смешение парфюмерных ароматов. Сладкие, терпкие, горьковатые – все они служат для привлечения внимания сильных самцов. Со мной это перестало работать.