Восьмая Марта

Но я, больше не обращая на неё внимания, плюхнулась на кровать и накрылась с головой одеялом. Господи, в каком же пошлом мире я живу — у всех в голове один секс! А где же оно — разумное, доброе, вечное?

Глава 4. Макс

— Геныч, ты самый хреновый будильник, — сонно жмурясь, я прошлёпал босиком в кухню, где уже вовсю хозяйничал мой неугомонный друг.

Ключи у него, что ли, отобрать? Хотя аромат кофе начинал понемногу компенсировать раннее вторжение Геныча.

— Знаешь, Макс, кто рано встаёт…

— Тот — бабка в поликлинику.

— Правильно, — покладисто согласился Геныч, — но не только она. Ещё бойцы невидимого фронта, которые всю ночь стреляли по мишеням, не покладая орудия.

— А что ж ты своё орудие домой не повёз? — я примостился на барный стул и с наслаждением сделал глоток кофе.

— Брат, ты мне не рад? — Геныч отставил в сторону посудину, в которой интенсивно взбивал какую-то мешанину, и посмотрел на меня непривычно серьёзно.

— Прости, братишка, — я ощутил себя сволочью под этим прямым и бесхитростным взглядом. — Я не привык ещё к… Да ни к чему не привык, здесь всё не то — не надо никуда подрываться, бояться проспать, торопиться пожрать. Я дни считал, мечтал вернуться и все мне вроде рады, а я, понимаешь…

— Я всё понимаю, — Геныч широко улыбнулся, — ты полтора года жил по звонку, пахал на износ, отвык от друзей и общения. И от заботы ты, Максимушка, отвык. Поэтому я здесь с важной миссией — вернуть в твою унылую жизнь домашний уют и задать тебе верное направление к твоему безоблачному счастью.

— Так, значит, притащив в мою берлогу эту скамью, ты о моём уюте заботился? — усмехнувшись, я кивнул на серо-бурое убожество, оставившее минувшей ночью пару заноз в моей заднице.

Сам не знаю, зачем я сегодня притащил эту девку к себе домой. Но завалить её на розовых слоников показалось мне кощунственным — пришлось расположиться на скамье и ощутить всю прелесть домашнего уюта. И когда я взвыл от первой занозы, вонзившейся в мой зад, девчонка, похоже, приняла это за призыв к активным действиям и устроила на мне зверские скачки, вереща, как дурная сирена. Вторую занозу я принял с героическим молчанием и наше бурное свидание подытожил достойно. Если вообще можно считать достойным — вызвать девушке такси сразу после секса. Но свой розовый постельный комплект я не осквернил.

— Скамья, Макс, это атрибут большой и дружной семьи, чтоб ты знал. Сейчас накормлю тебя оладушками и помчим с тобой организовывать твой домашний быт, — Геныч ловко плюхал на разогретую сковороду заготовки будущих оладий и улыбался, словно для него не было ничего важнее и приятнее, чем организация моего комфорта.

— Да ты прямо хозяюшка! — восхитился я. — И с каких пор ты стал таким ревностным блюстителем семейных ценностей?

— Всегда им был! — искренне возмутился Геныч. — Ты на своей каторге малость одичал и память подрастерял. У тебя там хоть совокупления случались или ты только самок белых медведей видел?

— Не, брат, там ток оленихи, — рассмеялся я.

— А, так вот в чём секрет ветвистых оленьих рогов! — Геныч поддержал моё веселье, подсовывая мне первую порцию ароматных пышных оладий и придвигая розетки с вареньем и сметаной. — Ты давай, бро, на сметанку налегай, здесь наши тёлочки тебя быстро разморозят.

День выдался продуктивным. Мы с Генычем заехали в институт, где я к своей радости выяснил, что есть возможность не потерять этот учебный год при должном усердии и, конечно, некотором взносе в фонд капитального ремонта спортивного зала. Отлично — я снова на третьем курсе.

— Ну что, теперь пошопимся, малыш? Тёлки говорят — это первейшее лекарство от депрессухи.

Мы приобрели здоровенный холодильник, стиральную машину и гигантскую плазму. И когда с предметами первой необходимости было покончено, отправились меня прибарахлять. Геныч был сегодня в ударе — кудахтал надо мной, как заботливый папаша, не забывая хохмить и кадрить всех продавщиц, попавших в поле зрения. Что удивительно, меня не раздражала его активность и я постепенно втягивался в эту игру, заражаясь бесшабашным весельем.

Не уверен, что мне требовалось столько шмотья, но облизанный длинноногими консультантками и подбадриваемый советами Геныча, я скупил всё, на чём настаивал мой друг.

— Так, всё — последний рывок! — наконец произнёс Геныч, увешанный моими пакетами, как носильщик.

Я не думал, что его хоть что-то способно смутить и теперь злорадно наслаждался его попытками абстрагироваться от своей ноши.

— И куда рвём? — поинтересовался я с улыбкой и развёл свободными руками. — Задайте направление, товарищ.

— Ты, Макс, неблагодарная скотина, для тебя же стараюсь, — прорычал Геныч.

— Брат, если б и платил тоже ты, то, возможно, я бы и тебя вместе с пакетами нёс. А так — сорян.

— Красавицы, — внезапно окликнул Геныч проходивших мимо девчонок. — А подскажите мне, несравненные, покупка какого шмотья вам доставляет наибольшее наслаждение?

— Украшения? — первое писклявое предположение заставило Геныча скривиться.

— Нет, но это же… как их там… аксессуары — о! — вспомнил друг. — А нас интересуют тряпки.