Восьмая нога бога

Он не надеялся, что призвать бога будет легко. В его планы входило бросить в провал несколько слов, затем, без долгих предисловий, прочитать сам стих. Подождав немного, он повторит все сначала – требующий терпения ритуал смиренной мольбы.

– Отец А-Рак, – начал он, – чужестранец пришел ко мне и принес весть о грозящей тебе опасности. Часть этого известия он сообщил мне, остальное приберег до того момента, когда ты, даровав ему прощение, соблаговолишь сам побеседовать с ним, ибо боюсь, о Прародитель, что этот проситель – вор. В награду за службу и смелость он просит у тебя золота.

– Поведай, что ты узнал от него, священник. Хвалю расторопность, которую ты проявляешь, служа мне. Открой же, что стало известно тебе.

Мужество едва не покинуло священника, так поразила его и быстрота ответа, и сама близость могучего, томимого нечеловеческим голодом существа. Паук и впрямь сидел в самом центре своей паутины, и у Пандагона мурашки пошли по коже, когда он понял, сколь малое расстояние отделяет его от чудовища, картины свирепой жадности которого были еще слишком свежи в его памяти. Собравшись с духом, он прочел по памяти отрывок, который я принес три дня тому назад. Он умолк. Наступила тишина.

– Приведи этого достойного разбойника ко мне. Я снисходительно его прощаю, больше того, – дарую ему свою благодарность. Он получит золото, когда прочтет мне остаток этого стиха. Веди его сюда, побеседуем втроем.

И Паанджа Пандагон пошел за мной, точно я не подслушивал все это время в коридоре, борясь со своими опасениями, которые все же взяли надо мной верх, когда настала пора войти в гулкий, шелково-саванный зал и приблизиться бок о бок со священником к возвышению и зияющей в его центре алтарной яме. В ту же секунду бог невидимкой выплеснулся из бездны:

– А ты и вправду вор, алчный до мозга костей, закосневший в злодействах, но все же твое радение о моей безопасности заслуживает снисхождения, и я с. радостью подарю тебе жизнь и золото в придачу, как только ты поделишься со мной строками… предзнаменования. Говори же, вор, и познай благодарность великого А-Рака!

– О ужасный! – разразился я пылкой благодарностью, не вполне притворной. – Твоя доброта оставляет далеко позади все, что люди говорят о твоем милосердии и щедрости! Прежде всего нижайше прошу твоего прощения за строки, которые я вынужден произнести. Их нечестивый, угрожающий тон говорит сам за себя; одно лишь желание предостеречь тебя и не дать сбыться той беде, которую они пророчат, заставляет меня повторять эти оскорбления. Вот недостающие стихи:

Но смотри, чтоб одеяньем
Самому тебе не стать
Той, кого могилой брюха
Ввек тебе не напугать!

Рифмованные строки срывались с моих уст, громовыми раскатами обрушиваясь на дно колодца, где им внимал тот, кто милосердно скрыл от меня свое обличье, тот, чей коварный ум чужд всему земному, Тот, Кто Пришел Извне и более двух веков голодным призраком бродил по тайным пещерам и подземным ходам этого острова… Может ли быть, чтобы мои слова сеяли ужас в его древней, непостижимой душе? Сеять ужас в душе титана, затаившегося прямо у тебя под ногами, – занятие само по себе устрашающее, доложу я, если, конечно, мне действительно удалось его напугать. Лихорадочная поспешность, с которой паук-людоед накинулся в последнее время на еду, свидетельствовала о том, что он доведен до крайности. И все же в следующем касании мысли титана мы уловили оттенок озорного лукавства.

– Именно так ее и зовут. Пам-Пель. До чего же все-таки забавно: ты повторяешь ужасное имя, даже не подозревая о том, что оно значит, ничего не зная о мире, который когда-то был моим. Искренне благодарен вам, жрец и разбойник, принесенное вами известие давно уже не новость для меня, но я спокоен и готов встретить грядущее. Тем не менее обещанное вознаграждение вы вскоре получите.

Но прежде… престранная фантазия посетила меня. Да, мои дорогие человечки, я положительно нахожусь во власти шутовской причуды: вам, жалким существам, чей век так недолог, хочу я поведать о своем прошлом, завещать некоторые воспоминания на тот случай, если мой конец и впрямь близок. Какая восхитительная, печальная бессмыслица! И уж простите, но я позволю себе отдаться капризу на свой лад, для чего мне нужна марионетка, – ты ведь не возражаешь, священник? Не тревожься! Ты снова станешь самим собой, как только мой рассказ подойдет к концу…