Восьмая нога бога

Я говорил тебе, вор, о демоне, для которого, единственного во всей вселенной, мои сородичи были добычей. Когда этот чудовищный демон, точнее демоница, поднималась на крыло, чтобы поохотиться на нас, небо пустело: никто не осмеливался становиться ей поперек дороги. Она приходила, наметив среди нас жертву, достаточно большую, чтобы стать домом для ее потомства. Ее отпрыск – страшно молвить – вылуплялся внутри скованного неподвижностью, но еще живого тела и выедал его дочиста! Ходила легенда, что выбранный ею А-Рак всегда особенно отчетливо слышит характерный ноющий звук, который отмечает ее приближение.

В одно мгновение я понял, что накануне конца света демон вышел на охоту, а его добычей буду я.

Мне, могущественнейшему А-Раку Юго-Восточных морей, выпало на долю стать его жертвой. И чему же тут было удивляться, разве не могла надвигающаяся гибель нашего солнца пробудить в демоне ту же жажду убийства, что и во всех нас?

И я побежал, так же отчаянно и тщетно, как бежали в свое время от меня самого тысячи и тысячи жертв. После самозабвенного пира я был тучен и неповоротлив, но отчаяние придало мне сил, и я устремился к ближайшей пещере, которая вела в подземные каменные соты.

Я доверил свою жизнь самым основаниям нашего мира, ибо где еще, как не здесь, было искать мне спасения? Напрасно. Я и сам знал, что произойдет, когда я достигну Бессолнечного моря. Вот уже своды подземного лабиринта дрогнули, откликаясь на пронзительную песню ее крыл, которые резали воздух, как бритвы, все ближе и ближе.

Один этот звук причинял мне убийственную боль: он порождал ответную вибрацию в камне, и тот жег мне когти, как будто земля горела у меня под ногами. Лишенный воли, почти обезумевший от страха, летел я вниз, стремясь к Бессолнечному морю и зная, что все мои старания напрасны.

В просторном сводчатом зале она настигла меня. Стоит ли тратить время, описывая все мои неуклюжие попытки обороняться, ложные выпады и ответные удары? Будь я тогда так же велик и могуч, как сейчас, исход нашей битвы наверняка был бы другим – и он будет другим, доведись ей появиться снова! Но первая наша встреча завершилась тем, что я пал перед нею, как наш мир пал перед межгалактическим хищником, однако в смерти я обрел спасение, как ты услышишь дальше. Правда, в тот миг я и сам не подозревал об этом и потому видел в ее глазах лишь гибель, когда она пронзала меня своим жалом. О, ее кинжал был холоден как лед и быстр, как пламя, и все же мне показалось, будто он целую вечность входил в мое тело! Неподвижность морозом сковала мои члены. Силы изменили мне, и я превратился в огромный гроб, в котором был заживо погребен бесформенный ужас. Она схватила меня и потащила… в камеру, которую облюбовала для своих детей.

И где же была та камера? Ну конечно, внизу, в том самом убежище, которого я тщетно стремился достичь! В глубь планеты, к берегам Бессолнечного моря увлекала меня она. Я постиг это, увидев, что она не выбирается наружу, но все дальше погружается в каменные соты. Мог ли я знать об этом заранее, ибо где же еще искать спасения от грозящей с высоты опасности, как не под землей?

Когда мы наконец достигли берегов Бессолнечного моря, даже я в своем оцепенении почувствовал, как гудят и стонут вокруг самые кости нашего мира, и увидел, что морская пучина, залитая мертвенным голубоватым свечением подземных мхов, вздыбилась огромными волнами, которые пляшут по ней, точно сошедшие с ума горы. Демоница пристроила меня повыше и, зная, что я, скованный ее ядом, никуда не убегу, погрузилась в работу. Могучими черными челюстями она выгрызала огромные каменные плиты из прибрежных скал.

В погибающем мире не было никакого света, кроме лихорадочного мерцания, которое источали каменные своды над поверхностью Бессолнечного моря. Устрашающие челюсти Пам-Пель и ее ядовитая слюна легко крошили камень. Она строила громадный саркофаг из глубинной породы Артро-Пан-долорона. Эта мысль осенила меня, когда я увидел составленные вместе днище и две стенки. Ее предки испокон века рыли могилы для моих, и, хотя она нашла для своей жертвы куда более глубокую готовую усыпальницу, инстинкт камнетеса все равно брал свое.

Пока наша планета стонала и дрожала, скрипела и содрогалась, точно старый корабль, в последний раз борющийся с бушующей стихией, я, беспомощно наблюдая за трудами своего врага, понял: гроб предназначен для меня. Вместо того чтобы опустить в мою утробу свое семя, – одного смертоносного мгновения хватило бы ей на это, – она отчаянно торопилась соорудить корабль, на котором я с ее детенышем внутри выплыву, быть может, из вихря надвигающейся катастрофы.

Что-то оглушительно затрещало в недрах планеты, она судорожно вздрогнула и стала разваливаться на куски, но ужас, который охватил меня при этом, происходил вовсе не от страха быть погребенным заживо.