Восьмерка, которая не умела любить

— Ты с ума сошел! Тебе еще лежать и лежать, иначе ко всему прочему посадишь сердце.

Чтобы успокоить его и направить разговор в другое русло, я соврал, что выпил травяной настой и почувствовал себя совсем новеньким. Васек подозрительно сощурился.

— Выпил? Сам? Добровольно?

Я стал клясться и божиться. Щекин обречено махнул рукой.

— И что, теперь ты, кажется, куда-то намылился?

Пришлось сознаться в своих планах на день. Васек снял перчатки, переобулся и направился на кухню.

— Вижу, ты уже позавтракал, — резюмировал он, бросив взгляд на плиту.

— Все было очень вкусно, спасибо, — тут мне не пришлось врать. — Пойми, Васек, мне обязательно нужно сделать пару визитов.

Он кивнул.

— Понимаю. Только, пожалуйста, будь осторожен. Ведь, насколько я понимаю, твое дело связано с… Ну, словом, со всем этим.

— Именно. И, кстати, у меня к тебе просьба. Пусть Заки не подходит к телефону. На все звонки лучше отвечать тебе и всем подряд под любым соусом сообщать, что наш еврейский друг наконец-то отбыл на родину. Хорошо?

Васек снова кивнул.

— Будет сделано. Постарайся вернуться побыстрее, на обед я собираюсь приготовить превосходный огненный гаспачо — тебе понравится.

Я улыбнулся, смахнув скупую слезу. Васек сдержанно кивнул. Так мужественно и просто мы и расстались.

День гаспачо

Удивительная штука — погода. Пару дней назад я промок под холодным, почти уже осенним дождем и свалился с жестокой простудой. Теперь же на улице парило, как в каких-нибудь безумных тропиках, где люди бегают без трусов. Благодаря кондиционеру чувствуя себя в салоне автомобиля вполне комфортно, я смотрел на толпы людей на тротуарах, на слепящие солнечными бликами крыши машин, а в голове у меня ритмично стучали африканские барабаны: «Там-там, та-та-там!»

Я ясно представил себе черных барабанщиков, розовыми ладошками отбивающих на своих тамтамах этот жаркий ритм, белозубо скалящихся и выкрикивающих хрипло и радостно: «Гаспачо! Гаспачо!»

Признаться, никогда в жизни не пробовал гаспачо, имея об этом испанском блюде чисто теоретическое представление. Вот почему прощальная реплика Васька несказанно меня воодушевила. Гаспачо! Гаспачо! Африканские барабанщики вкупе с испанскими матадорами, пиками дразнящими быков на раскаленном песке арены, подогрели утро, закрутив немыслимый вихрь дня — безумного дня гаспачо.

Итак, погоды стояли жаркие, а я вновь ехал к старому другу Лунатику в редакцию толстого мужского журнала «Сэр», который, как я уже успел прознать, многие обыватели, в том числе и сотрудники оного издания, ласково называли не иначе, как с буквой «ха» вместо «с» и гласной «е» взамен «э». Житейский юмор.

Вадима Мыльникова я застал, как ни удивительно, в курилке. Тот с вдумчивым видом пускал дым в потолок, видимо продолжая пребывать в роли удачливого и неуязвимого детектива с упрятанными под льняным пиджаком упругими бицепсами и трицепсами. При виде меня сей скрытный Адонис нахмурился и смачно сплюнул в напольную пепельницу, после чего без каких-либо анонсов засветил мне кулаком в нос. Я не успел уклониться, и хотя удар был слабоват, из носа тут же закапала кровь.

— Это тебе за маму, — воинственно заявил агрессор.

Я забыл про его бицепсы и трицепсы, в ярости схватил Лунатика за грудки и швырнул в угол. Гаденыш рухнул на пятую точку, очки отлетели в сторону, и он принялся слепо шарить кругом руками.

— И чем же я провинился перед твоей мамой? — поинтересовался я, платком утирая кровь.

Лунатик нашел очки, поднялся и принялся осторожно протирать их замшевым лоскутком, ворча:

— Он еще спрашивает. Ходил по дому, вынюхивал наши домашние секреты. Это низко.

— А секреты-то совсем не домашние, — парировал я. — К примеру, мне стало известно, что ты превосходно стреляешь, даже будучи очкариком.

Лунатик напялил окуляры и посмотрел на меня с кривой усмешкой.

— Понятно. Теперь в роли главного подозреваемого выступаю я. Ты приехал надеть на меня наручники?

В этот момент я взглянул на его руки и с удивлением отметил, что они тоненькие и жиденькие и ничем не напоминают мускулистые грабли с фотопортретов Лунатика на стенах святая святых.

— Вот оно что… — дошло наконец до меня. — Картинки, которыми любуется твоя мать, — сплошной фотомонтаж!

— Однако туго у тебя с соображением, если сразу не догадался, — бросил Лунатик сердито.

Нос вроде бы перестал кровоточить. И мой недавний противник, выпустивший из себя заряд агрессии, довольно мирно пригласил меня в свой кабинет, заметив все еще ворчливо, «если хочешь еще что-нибудь вытянуть».

Едва усевшись на уже знакомый металлический стул, я заговорил о том, что хотел бы выяснить кое-что о девушке, которая слишком многих знает и которую знают тоже слишком многие.

Лунатик усмехнулся.

— Света? Могу поспорить, что речь именно о ней.

— Схватываешь на лету, — похвалил я.

Он порылся в нижнем ящике стола и протянул конверт, из которого я извлек то, что и предполагал, — пачку порнографических фотографий с великолепной киноведкой в главной роли.