— Он больше не твой слуга. И никогда им не был. Теперь ты понял, кто он?
— Кто?.. — слабо спросил мистер Роузберри.
— Харибда! Самая большая харибда из всех, которые когда-либо поднимались в небо!
— Чушь! — на смену испугу мгновенно пришла ярость, — Он — искусственное создание, плод инженерного труда! Ваш слепой страх перед Маревом просто смешон! Марево не чудовище!
Ринриетта не дала себя перебить. И хоть говорила она негромко, мистер Роузберри сжался в своих кружевах и оборках.
— Самонадеянные глупцы, — у Ринриетты от отвращения даже заныли дёсны, — Вы вообразили, что Марево — это покорная игрушка, с которой можно не церемониться. Забыли про ее суть. Возомнили себя всемогущими творцами!
Мистер Роузберри взвизгнул, когда от удара «Барбатоса» в бездну рухнул край острова. Ринриетта направила указательный палец ему в лицо, и оперативный управляющий съежился, словно в руке у нее был зажат пистолет.
— Марево — не чудовище, не демон. Марево — равнодушный пожиратель. Слепая вечно голодная стихия. Она всевластна, но лишь в собственных чертогах и не способна существовать вдали от них. Вы пригласили ее в наш мир. Вы наделили ее телом. И, что еще хуже, вы наделили ее разумом.
Мистер Роузберри отшатнулся, не заметив, что зацепился оборкой платья за металлическую зазубрину. В грохоте гибнущего острова жалобный треск платья почти не был слышен.
— Не говорите вздор! — пронзительно закричал он, — У Марева нет и не может быть разума!
— О нет, — Ринриетта зло рассмеялась, чувствуя мстительное удовлетворение от того, как сжимается недавно всемогущий мистер Роузберри, — У него есть разум. И он зовется «Барбатос». Теперь до вас дошло? Вы создали не покорный инструмент для преобразования мира, вы создали чудовище! Объединили огромную тлетворную силу Марева с разумом гомункула и снабдили его телом, способным существовать на любых высотах.
Мистер Роузберри взвыл от бессильной злобы. Удивительно, но хоть это вышло у него по-женски.
— «Барбатос!» — он яростно топнул ногой по палубе капитанского мостика, — Немедленно остановись! Я, твоя хозяйка, приказываю тебе это! Оставь остров, ты, грязное ничтожество! Он тебе не принадлежит!
— ТЫ ДЕЛАЕШЬСЯ НАДОЕДЛИВ.
Бесплотный голос казался невыносим — словно кто-то скоблил тупым ножом старую кость. Но Ринриетта знала, что будет его слышать, даже если заткнет уши.
— Остановись или ты пожалеешь!
Вздох гомункула был вздохом самого Марева. Липким, протяжным и нечеловеческим.
— Я ХОТЕЛ ОСТАВИТЬ ТЕБЯ НАПОСЛЕДОК. ТВОИ МУКИ ПОЗАБАВИЛИ БЫ МЕНЯ, КОМПЕНСИРОВАВ ВСЕ НЕУДОБСТВА. НО, ВОЗМОЖНО, МНЕ СТОИТ ПЕРЕСМОТРЕТЬ ПОРЯДОК…
Мистер Роузберри зарычал.
— Ах, так? Ну хорошо же! Сейчас посмотрим, кто кому подчиняется…
Он бросился бежать, одергивая развевающийся подол. Но не к выходу с капитанского мостика, как ожидала Ринриетта, а в противоположную сторону, к стоящему в углу несгораемому шкафу. Что у него там? Пистолет? Ринриетта едва не фыркнула, представив себе подобную дуэль.
Но мистер Роузберри вытащил отнюдь не оружие. В руках у него оказался небольшой бочонок, который Ринриетта опознала с секундным опозданием — и лишь потому, что не так давно сама держала подобный в руках. Вместилище гомункула. Пропитанный чарами контейнер, внутри которого прячется магический дух.
— Не хочешь выполнять мои приказы? — отрывисто спросил мистер Роузберри, — Ну что же, посмотрим, что случится, когда я раздавлю тебя, как яйцо!
Бочонок в его руках опасно затрещал. Сработанный с достаточным запасом прочности, чтоб выдержать любой шторм или падение, он не был рассчитан противостоять нечеловеческой силе. Но Ринриетта так и не услышала треска раздавленных досок.
— СМЕЛАЯ ПОПЫТКА. НО ТЫ КОЕ-ЧТО ЗАБЫЛ.
Мистер Роузберри осклабился, не выпуская из рук бочонок.
— Что?
— ТЫ ПРИНЯЛ МОЮ СИЛУ. А ЗНАЧИТ, В ТВОИХ ЖИЛАХ ТЕПЕРЬ ТЕЧЕТ И ЧАСТЬ МОЕЙ КРОВИ.
Мистер Роузберри замер. Возможно, пытался понять, что сказал «Барбатос». А может, что-то почувствовал — Ринриетте показалось, что она заметила испуганный блеск его глаз.
— Что это ты хочешь ска…
— ТЫ ПРИНЯЛ ДАРЫ МАРЕВА. О НЕТ, Я НЕ СТАНУ ИХ ЗАБИРАТЬ. НАПРОТИВ. Я ПОЗАБОЧУСЬ, ЧТОБ ТЫ ПОЛУЧИЛ ВСЕ СПОЛНА.
Несколько секунд ничего не происходило. Этих секунд хватило мистеру Роузберри, чтобы взвыть от ярости. А потом раздался треск.
Но трещал не бочонок. Трещало его собственное тело, внезапно выгнувшееся дугой. Это было так жутко и неестественно, что Ринриетта ощутила вместо страха тысячи уколов по всему телу — словно кто-то приложил к ее коже несколько сотен холодных канцелярских кнопок. Но мистер Роузберри, похоже, испытал что-то несоизмеримо худшее — он отрывисто и протяжно закричал. Его тело задрожало, оборки затрепетали, как вуали быстро двигающейся медузы. С ним явно происходило что-то зловещее, нехорошее, и Ринриетта машинально попятилась, чтоб держаться от него подальше.