Восьмое правило волшебника, или Голая империя

Сестры, имевшие детей, отправляли их за пределы дворца, чтобы их потомки смогли прожить нормальную жизнь. Потом они видели, как их дети росли и умирали, как их внуки росли и умирали. Для женщины, которая наблюдала постепенное иссушение и смерть тех, кого она знала, оставаясь в то же время молодой, привлекательной и желанной, бессмертие было очень заманчиво. Оно не позволяло облететь лепесткам.

Старение — последний этап, конец жизни. Старение во Дворце Пророков занимало много времени. Энн старела веками. Быть молодой так долго — это чудесно, но быть так долго старой — совсем другое дело. Сама жизнь казалась Энн удивительной, несмотря на то, как много ей лет, и чему она научилась. Но не все так чувствовали.

Теперь, когда Дворец уничтожен, все останутся в том возрасте, в котором их застало разрушение. То, что некоторое время назад представлялось Энн будущим, растянутым на несколько чудесных следующих столетий, теперь окажется для нее коротким мигом, не больше десятка лет.

Прелат не хотела прожить их в этой темной дыре, вдали от света и жизни.

Они с Натаном не производили впечатление людей, которым уже за тысячу лет. Энн не знала, как это, жить обычной жизнью, без сохраняющего заклинания, но думала, что ощущает свою старость не так, как те, кто прожил обычную жизнь. Она считала, что заклинание, замедлившее ее старение, также значительно изменило и восприятие ею времени.

Шаги приближались. Энн не хотелось есть. Она начинала подумывать о том, чтобы ее оставили здесь голодать. Оставили умереть.

Что хорошего было в ее жизни? Что хорошего она сделала? Создатель знает, как она вела Ричарда к исполнению его предназначения. Но в конце оказывается, что собственный выбор Ричардом способа действия оказывается важнее всего сделанного ею. Не привела бы она его во Дворец Пророков в Древнем мире — ну что ж… Может, это ничего бы не изменило.

Энн услышала, как открывают первую дверь в ее камере. Женщина решила, что не будет есть. До тех пор, пока Натан не придет поговорить с ней.

Иногда вместе с пищей приносили вино. Энн была уверена, Натан делал это для того, чтобы позлить ее. Во Дворце Пророков Натан иногда просил вино. Энн видела перед собой лист, на котором она неизменно отклоняла эту просьбу.

Волшебники опасны сами по себе, а пророки, как волшебники с даром пророчества — еще более, ну а самые опасные — это пьяные волшебники.

Пророчество опасно само по себе. Даже простое пророчество, просочившееся через каменные стены Дворца, служило началом войн.

Иногда Натан просил женщин. Эти просьбы Энн ненавидела больше всех, потому что иногда их выполняла. Она чувствовала это как свой долг. Сидя в своем заточении, Натан видел мало жизни, а ведь его единственное преступление состояло в том, что он был рожден с особыми способностями. Во Дворце легко можно было найти женщин, готовых иногда посещать его.

Он сделал из этого развлечение — читая пророчество, которое обращало женщин в бегство, прежде чем они успевали поговорить с Энн или успокоить ее.

Без специального обучения невозможно понять пророчества. Пророчество легко понять неверно, если не знать его тайного смысла. Раскрыть пророчество человеку незнающему все равно, что зажечь огонь в сухой траве.

Пророчества не для непосвященных.

Энн скрутило живот при мысли о потерянном пророке. В те времена она иногда тайно брала Натана с собой в путешествия, где они выясняли некоторые стороны жизни Ричарда, а точнее, то, что Ричард будет рожден. Натан — превосходный пророк, он был искренне заинтересован в их победе. Кроме всех своих талантов, он видел варианты пророчеств, и к тому же, когда он видел пророчества, он не скрывал правду и произносил их, как бы жестоки они не были.

Натан всегда носил Рада-Хан, ожерелье, которое позволяло ей и Сестрам управлять им, поэтому путешествие вместе с Натаном в действительности не было таким рискованным. Волшебник делал то, что она ему говорила, шел туда, куда она приказывала. Когда бы она ни брала его с собой, Натан никогда не был свободен, потому что носил Рада-Хан.

Но теперь он от него освободился. Теперь он по-настоящему свободен.

Энн не хотела ужинать. Она собиралась вернуть то, что они ей предложат. Пусть Натан позлится, что она отвергает пищу и умирает у него в темнице. Энн скрестила руки. Пусть это будет на его совести. Это заставит его спуститься.

Женщина услышала шаги в первой комнате. До нее донеслись приглушенные голоса. Если бы она могла воспользоваться своим Хан, она бы легко услышала, о чем они говорят. Прелат вздохнула. Даже эта ее способность, похищенная формой дворца, оказалась бесполезной. Было бы глупо создать такой дворец и позволить магу слышать секреты, прошептанные за стеной.

Наружная дверь со скрипом открылась. Это что-то новенькое. Никто не открывал наружную дверь с того дня, как ее здесь заточили.

Энн бросилась к двери в своей комнате, к кусочку света, появившемуся, когда открылась первая железная дверь. Она вцепилась в решетки и всмотрелась, стараясь разглядеть, кто там и что делает.