Животное сидело прямо против ее головы и немигающе смотрело на Славину глубокими зелеными глазами, в центре которых, как ворота в иные недоступные миры, чернели вытянутые провалы зрачков.
Ольга в ужасе уставилась на кошку и тут же почувствовала, как втягивается ее вялое беспомощное тело в эти бездонные черные дыры. Плети обвисших рук, плечи, голова… В тот момент, когда Славина готова была потерять сознание от страха и тоски, зазвонил телефон. Девушка схватила трубку, как соломинку, понимая в ней единственное свое спасение.
— Олечка, — проворковал в трубке уютный голос соседки. — Корм-то Мурочкин забери! Она ведь у вас избалованная! С голоду помрет, а ничего другого в рот не возьмет.
— Хорошо, Любовь Ивановна! — радостно откликнулась Ольге, безумно обрадовавшись тому, что так удачно окончился недавний кошмар.
Вскочила с постели, натянула свитер и джинсы, пригладила щеткой волосы, и тут зазывно затренькал дверной звонок.
— Сейчас, Любовь Ивановна, сейчас! — крикнула она, пытаясь найти второй тапок.
Не нашла, поскакала к двери на одной ноге. Рядом, с любопытством наблюдая за ее цапельным передвижением по скользкому паркету, важно покачивала трубой хвоста Мурка.
— Сейчас, Любовь Ивановна, сейчас, — повторила Славина, скидывая цепочку и отпирая запор.
Мурка странно и громко мяукнула.
Девушка справилась с замками, приглашающе распахнула дверь.
— Здравствуй, Оля, я к тебе. Поговорить надо.
Вошедший Рощин спокойно отодвинул ее в глубь коридора и задвинул щеколду.
Тьма, душная и липкая, прижималась к голым плечам и коленям, как чужие навязчивые ладони, перепачканные чем-то грязным и сладким. Хотелось одного: стряхнуть с себя эти мерзкие прикосновения, а потом до боли тереть и тереть тело жесткой мочалкой, пока от этого липкого, клейкого, ненавистного не останется и воспоминания.
Макс в очередной раз передернул плечами.
— Сейчас бы в душ…
— Не помешало бы, — отозвался Адам.
Доходил третий час их путанного отрывистого разговора, в котором они заново узнавали друг друга, а узнавая — принимали. Десять лет, что встали между ними поначалу непроходимым скальным хребтом, постепенно искрошились, распавшись сначала на валуны годов, а потом и на мелкую гальку отдельных дней.
Размытый язычок огня от самодельной свечки, предупредительно оставленной Фестусом, смазывал черты лиц, сглаживая морщины и время, озаряя лишь глаза, светящиеся то ли радостной болью, то ли болезненной радостью.
И если бы света было чуть больше, то каждый из них моментально признал бы в сидящем напротив того самого Макса или Адама, какими они были много лет назад, когда самой большой бедой считался заваленный зачет или растаявшая, как первый снег, невеликая стипендия.
Короткий рассказ Макса о недавних событиях на Сейв-Вэре Адам выслушал с напряженной тревогой, почти не перебивая вопросами.
— И, значит, твоя Оля сделала этот фильм?
— Почти. Осталось довести до ума. Я видел лишь черновик. Собиралась закончить после возвращения.
— Ты уверен, что она еще в Турции?
— Да, мы так договорились.
— Звонил?
— Ты же знаешь, какая в Мали связь…
— Держи, — Адам извлек из широкого кармана шорт довольно увесистую трубку. — Этот берет везде.
— Ночь, Адам, она спит, не хочу пугать.
— Думаешь, она не обрадуется твоему звонку ночью? Звони!
Голос приятеля прозвучал почти приказом. Макс набрал номер.
— То же самое, — пожал он плечами. — Абонент не доступен.
— Для этого аппарата нет недоступных абонентов, если только…
— Что ты хочешь сказать? — Барта снова обдало холодом.
— Макс, я тоже был в Мурманске, за месяц до тебя, в июне.
— Зачем? — Барт напрягся. — Что ты там делал?
— Искал разгадку тех же секретов, о которых ты только что рассказывал, — мрачно ответил Адам.
— Сейдов?
— Да. И возможности управления ими с помощью древней магии.
— Адам… Ты веришь в эту чушь?
— Я во многое поверил, Макс. А в это… Если это работает и может помочь, я готов поверить и в это!
— Помочь? Чему? Или кому?
— Моя родина — это горы. И ее легко разнести в клочья, не прибегая к бомбардировкам и десантам. Ваши уже это опробовали. Правда, легонечко так, для острастки…
— А при чем тут Кольский полуостров и древние мегалиты?
— Ты же сам только что рассказывал, какие идеи вынашивали эти немецкие придурки.
— Но это же бред, чушь, эзотерические блудни!
— Макс, я задам тебе один вопрос, а ты подумай, не отвечай сразу, хорошо?
Барт настороженно кивнул.