Восьмой грех

Он остался в холодной белой палате один на один со своим страхом. Электрокардиограф, к которому он был подключен, нервно пищал. Сосредоточившись, Мальберг постарался упорядочить воспоминания: прибытие ночным поездом в Рим, регистрация в гостинице, звонок Марлене, а потом, будто кошмарный сон, мертвая Марлена, лежащая в джакузи.

При мысли об этом пиканье аппарата резко участилось. В тот же момент вошла медсестра вместе с доктором.

— Доктор Лиззани. — Врач протянул Мальбергу руку. — А как вас зовут? — деловито осведомился он.

— Лукас Мальберг.

— Вы немец?

— Да, доктор, но я не могу вспомнить, как произошел несчастный случай.

Лиззани многозначительно посмотрел на сестру. Затем неожиданно спросил:

— Сколько будет трижды девять?

— Доктор, — упорствовал Мальберг, — я в полном порядке. Вот только… Не могу вспомнить о каком бы то ни было несчастном случае!

— Трижды девять?.. — настойчиво повторил врач.

— Двадцать семь, — недовольно проворчал пациент. И страдальчески добавил: — Если я не ошибаюсь.

Но доктор Лиззани все не успокаивался:

— У вас есть родственники в Риме, которым мы могли бы сообщить о вас?

— Нет.

— Вы здесь в отпуске?

— Нет, я скорее по делу.

Беседа между доктором и пациентом закончилась заверением Лиззани:

— Мы вас пару дней понаблюдаем, синьор Мальберг. А что касается провала в памяти в связи с несчастным случаем, то вы не переживайте. Это абсолютно нормально. Рано или поздно вы все вспомните.

— А аппаратура? — Мальберг настороженно взглянул на провода, ведущие к прибору.

— Ее отключит медсестра.

После того как сестра освободила Мальберга из пут проводов и вышла из палаты, он огляделся.

Но кроме прибора ЭКГ, провода которого свисали, как щупальца, в комнате ничего не было. Только белые холодные стены и такая же белая мебель. А еще белоснежный стул, на котором висела одежда Лукаса.

На ночном столике лежали его бумажник и записная книжка, которую Мальберг нашел в квартире Марлены. От одного ее вида Лукасу стало плохо и его едва не стошнило.

Когда Мальберг начал листать записную книжку, он заметил, что у него дрожат руки. Корявый детский почерк не соответствовал внешности Марлены. Еще большее удивление вызвали записи в книжке: ни имен, ни адресов, только странные ключевые слова. Что могли значить все эти записи?

Laetare: Maleachi

Sexagesima: Jona

Reminiscere: Sacharja

Oculi: Nahum

Опасения Мальберга, что его имя может быть в записной книжке Марлены, не подтвердились. Там не было имен вообще. Чувствуя себя совершенно беспомощным, он отложил ее в сторону.

Марлена! У Лукаса перед глазами снова всплыла картина: голова — под водой, а распущенные волосы похожи на водоросли. Он знал, что этот момент не забудет никогда. Он все размышлял, правильно ли поступил, поддавшись панике, и не лучше ли было заявить в полицию.

Почему он сбежал? Разве своим бегством он не включил себя в список подозреваемых? А консьержка? Действительно ли она его не заметила? Узнает ли она его на опознании?

Калейдоскоп мыслей о возможных поворотах дела вертелся у него в мозгу и не давал ни минуты покоя. Всплывавшие картины делали его еще более беспомощным. Образ Марлены, ее лицо под водой, закатившиеся глаза — все это заставляло думать о том, как она, должно быть, страдала перед смертью.

Еще никогда в жизни Лукас не видел смерть так близко. Он наблюдал за ней со стороны, когда читал в газетах сообщения о том, что кто-то умер. Он просто отмечал про себя этот факт, по еще никогда смерть не касалась его лично. Смерть Марлены застала Мальберга врасплох. Только теперь он понял, что ехал в Рим с большими надеждами на роман со своей красивой школьной подругой.

Измученный тревожными предчувствиями, Лукас приподнялся на кровати. Он должен знать, что произошло с Марленой. Он не хотел, он просто не мог здесь больше оставаться. В тот момент Мальберг был еще слишком слаб. Но завтра, твердо решил Лукас, он уйдет из клиники.

Глава 4

Узкая дорога вела круто в гору. Соффичи, секретарь кардинала, сменил за рулем шофера после его долгой ночной работы. Теперь Альберто спал на соседнем сиденье, и даже тряска на глубоких колдобинах не могла разбудить его.

Соффичи вел «фиат» по узким поворотам дороги на первой передаче скоростей. Низко нависшие над дорогой ветви били по лобовому стеклу.

— Будем надеяться, что нам навстречу никто не будет ехать, — после долгого молчания сказал секретарь кардинала.

Его преосвященство по-прежнему сидел сзади. За всю дорогу он ни разу не сомкнул глаз.

После того как они съехали с автобана за Висбаденом, Гонзага стал показывать дорогу. Путь был начерчен на листе бумаги. Он проходил по правому берегу Рейна, устремляясь в сторону замка Лаенфельс. В Лорхе, городке с тысячелетней историей, проселочная дорога шла по долине Висперталь, окруженной обширными виноградниками, пока не уперлась в развилку.

Гонзага, не любивший носить очки, показал лист секретарю и хриплым голосом произнес:

— Теперь все время налево.

Начался дождь.