Восьмой поверенный

Для меня большая честь и удовольствие обратиться к Вам, пусть в такой форме, раз у нас нет возможности контактировать напрямую. До меня о Вас доходят многочисленные добрые слова, характеризующие Вас лучше, чем кого бы то ни было из Ваших предшественников на данной ответственной, можно сказать, дипломатической должности. Третич, в чем Вы, разумеется, и сами имели возможность убедиться, — не совсем обычный остров. К сожалению, наступили времена, когда продолжать привычную жизнь на нем стало невозможно, и если бы не любовь самих его жителей, вынужденных эмигрировать, если бы не наши совместные старания, то сегодня на нем не было бы ничего и никого, кроме разве что моего старого твердолобого друга и родственника Тонино Смеральдича и его преданного сына — чрезвычайно трудолюбивого и достойного молодого человека, с которым я не имел удовольствия познакомиться лично.

С моей скромной помощью Третич превратился в своеобразный дом престарелых, единственный на свете, чьи подопечные могут, как того требует процесс старения, вернуться в детство.

С другой стороны, я отлично понимаю желание молодого и столь долгожданного хорватского государства распространить власть и законы на каждой части своей территории, и я Вас в этом полностью поддерживаю. Именно Вас, потому как Вы, насколько мне известно, — первый поверенный правительства, который не делает третичанам зла, не провоцирует разделы и споры, раздоры и перепалки. Я уверен, что Вы, своей уже доказанной мудростью, сумеете найти способ, как выполнить вверенное Вам задание ко всеобщему удовлетворению. От души передаю Вам привет и обещание любого вида помощи от меня лично в дальнейшей работе на благо Третича.

Искренне Ваш,

Бонино Смеральдич

P.S. Прилагаю к письму небольшой персональный знак внимания.

* * *

— Чудесно, — сказал Тонино, прочитав письмо вслух и кладя его на стол.

— Восхитительно, — добавил саркастически Синиша. — Насколько я понимаю, товарищ Тито хвалит меня и лижет мне задницу только за то, что я вообще ничего не сделал. Его полностью устроит, если ничего не изменится, как это устраивает всех вас, чтоб вас… Всем этим несчастным людям до меня он стопудово писал ту же самую фигню.

— Нет, никому, по крайней мере, насколько мне известно, — вклинился Тонино в монолог поверенного, почувствовав, что он может продлиться довольно долго, становясь все мрачнее и нервнее. Отец Тонино невидящим взглядом смотрел сквозь стоящую вертикально в центре стола фотографию Бонино Смеральдича, своего родственника и лучшего друга детства, помещенную под стекло и окруженную серебряной рамкой.

— А это что такое, какого?.. — продолжал Синиша. — Мне эту фотку повесить наверху в своей комнате или отнести в это подобие офиса? А? Где она будет лучше смотреться? «Синише Месняку, от всего сердца!» Что за фигня? Зачем мне его фотография? Пошли он мне миллион долларов — они здесь ничего не стоят, а что мне делать с его дебильной фоткой с подписью и посвящением? Это что, знак особой милости? Переводчик, переведи мне!

— Насколько мне известно, — начал Тонино неуверенно, — ни у кого из третичан нет такой фотографии с посвящением, только с подписью. А рамка какая шикарная!

— И что? Если об этом узнают, все станут ненавидеть меня еще больше — вот что может случиться.