Воспаление колец (СИ)

Итак, Дардурин, Первый Гном,
В наш мир шагнул, рыча...
Разбив гнилую дверь плечом
Рыгнул он сгоряча.
Как дуб он был крепок умом,
Имел стальной он лоб,
И враз одной рукой умел
Загнать трех эльфов в гроб!
Дарил он листьям имена,
И камням, и песку,
А наглых чморков каждый день
Он вешал на суку!
По сдельной — был золотарем,
По совместительству — царем.
Любил ходить в поход...
А в общем, главном, целом был
Он не совсем урод.
Пришел он в горы, кирку взяв,
И, высунув язык, долбал.
Долбал, долбал, долбал гранит,
И тем остался знаменит,
Что выбил сам себе — ура! —
Могилу разом до утра!

В повисшей тишине раздалось смущенное покашливание Гнусдальфа. Нахмурившись, чародей потрогал гномий лоб.

— М-да... Ты ж вроде сегодня и не пил, Гнивли! Скажи, а психи в твоем роду были?

— Я... — гневно начал гном.

— Понимаю! Это страшная тайна!

— Но...

— Но теперь нам пора спать! — непререкаемым тоном заявил маг.

Элерон с опаской выглянул в коридор:

— А чморки сюда не пожалуют?

Гнусдальф снисходительно усмехнулся:

— Это же заброшенный гномий нужник! Что им здесь делать? У них есть нормальные туалеты со сливными бачками! — Он прислонил ширпотребную палочку к стене, повалился на пол и захрапел.

Пожав плечами, охранители последовали его примеру.

Первым проснулся гном.

— Гляди, что за вещица! Нехило, а? — прокричал он на ухо Гнусдальфу. В руках гнома была грязная брошюрка с изображением толстой кривоногой гномицы с усами, которая кокетливо куталась в уморийский флаг. «Королева красоты», — прочел Гнусдальф над ее головой, и, охнув, ухватился за сердце. Ногами гномица попирала заглавие: «Уморийские юморески! Лучшие избранные хохмы для вашего смеха».

— Тут на гвоздике висела! — в порыве безудержной радости поведал Гнивли. — Слушайте, вот шутка, признанная лучшей за все время существования гномьего народа! «Молодой гном притаился в углу. Мимо проходит его жена. Он встает и бьет ее молотом по голове (чугун, двадцать кило), а потом спрашивает: «Милая, ты не очень испугалась?»«

Гнивли захрюкал от смеха и стал кататься по полу. Его сопровождали кислые взгляды охранителей.

Лицо Гнусдальфа почернело:

— Еще одна такая шутка, и я за себя не отвечаю!

— Одна? — не врубился гном. — Да тут не одна, тут много! Правда, смешно? — Он вскочил. — Слушайте! «Убеленный сединами Хурин Тарамбар идет по уморийскому коридору. Вдруг сверху на него валится каменная балка и ломает ему обе ноги. Он лежит и говорит: «Знаете, я не должен был сегодня ходить по этому коридору!»

— Я тебя предупреждал, — тихо сказал маг и так вмазал Гнивли по шее, что тот кувыркнулся на пол. Плотоядно урча, Гнусдальф подхватил книжку и выкинул ее в ближайшую дыру.

— Нет! Не-ет! — зарыдал гном.

— Если хочешь, можешь за ней нырнуть, — с усмешкой предложил маг, выходя из зала.

И вновь потянулся лишенный романтики путь. Впрочем, он был лишен не только романтики, но еды и питья. Охранители стонали и едва плелись по однообразным пыльным коридорам. Внезапно Гнусдальф замедлил шаг, потом остановился, к чему-то прислушался и сказал:

— У меня скверное предчувствие: что-то страшное должно случиться сегодня не позже чем через час.

— Что-то очень страшное? — уточнил Лепоглаз.

— Что-то ужасно страшное, — заверил маг, меланхолично пережевывая кусок старой заплесневелой котлеты из Раздеванделла, которую он случайно нашел в саквояже. — Так и есть, — мрачно сообщил он через час, — у меня понос.

Отряду пришлось ожидать мага, устроившись в темном и страшном закутке. Гнусдальф же, прихватив клюку («Да, мне нужен свет! Я должен видеть, что делаю!»), растворился во тьме.

Прошла, наверное, вечность, прежде чем бодрый и сияющий чародей возник перед отрядом.

— Почему сидим? — властно спросил он, направляя свет клюки в глаза Брагомира. — Нам нужно идти! Время не ждет!

— Тебя-то оно подождало, — сказал Лепоглаз.

— Я — маг, — кратко ответил Гнусдальф и гордо отвернулся.

Легким шагом, практически паря, чародей повел отряд за собой. Обладай взгляды путников способностью делать дырки, Гнусдальф стал бы похож на решето.