Воспаление колец (СИ)

— Как, я не расслышал, «истерическое»? — проблеял Свэм, корча Бодяжнику рожи.

— А чем оно так исторично? — бойко спросил Опупин.

Элерон посмотрел на него тяжелым взглядом.

— Здесь раньше разводили хрюкков на продажу, — буркнул он и отвернулся. Присев, он начал что-то искать у основания постройки, перелопачивая землю руками и взрыхляя ее носом.

— Нету, — наконец разочарованно выдохнул он. — Старый шарлатан обманул нас. Он обещал оставлять на местах своих ночевок запас сухих дров, а оставил только бутылку из-под кагора и обглоданные куриные кости. Вот и верь после этого волшебникам!

Последовала тягостная пауза. Затем все начали спорить, кому идти вниз за дровами. Все разрешил жребий, и отпрыск старого Срамби, вооружившись ножовкой, зашлепал в темноту.

— Мне не страшно, — бормотал он, ощупывая свои штаны спереди и сзади. — Мне совсем не страшно. Я смелый хрюкк!

Вскоре языки пламени озарили лица хрюкков и потоки слюны, которую они роняли на землю. Не тратя времени на слова, они раскрыли дорожный саквояж Элерона и набили рты разной снедью, которую Бодяжник «одолжил» у Барыгана, пока Фордо отвлекал владельца кабака разговорами о падении цен на услуги депутатов и проституток.

Чего только не было в саквояже! И копченые улитки, и печеные калитки, и тушеные поганки, и поганые тушенки, и вареные сморчки, и сушеные торчки, и даже запеченные в тесте чморкские уши! Ужин запили пятью бутылками отменного «Шато-Бормото» урожая Первой Эпохи.

Насытившись, хрюкки разлеглись в непристойных позах, легонько поглаживая бочкообразные животики. Захмелевший Свэм начал упрашивать Бодяжника рассказать что-нибудь эдакое, гнусное, непристойное, и желательно — с элементами порнографии и садизма.

— Ну, короче, из жизни эльфов! — подытожил он.

Элерон поскреб подбородок.

— Я поведаю вам одну старинную, затхлую, покрытую плесенью легенду, — после небольшого раздумья сообщил он. — Ну как, согласны?

Под влиянием съеденных калорий и выпитых градусов хрюкки согласились бы слушать даже волынку.

Элерон встал, принял горделивую позу и откашлялся.

— Легенда о Брёвене и Плачьвесьдень, — сказал он, и взгляд его унесся вдаль, разорвал серые туманы настоящего, пронзил сумрак прошлого и воткнулся в земли Белери... э-э, читайте «Сильмариллион», короче! — Это трагическая легенда из богатого наследия эльфийского фольклора, включающего в себя также похоронные песни и тосты. Итак, пролог! Слушайте...

Вдали от всех мирских забот,
В долине росной Шизофрень,
Растет цветок Разбейбашку,
Похожий на дубовый пень.
Но это, правда, не о нем
Пойдет у нас сейчас рассказ;
О деве юной Плачьвесьдень
Поведаю я вам сейчас.

С утра до вечера она,

Надев на голову венок,
Все танцевала в Шизофрень,
Как теплый летний ветерок.
В костюме «ню» она была
Подобна розе без шипов;
И тень легчайшая, дрожа,
Ложилась на ковер цветов...

Бодяжник откашлялся.

— Это был пролог. А вот и глава первая...

Однажды Брёвен, бывший вор,
Из зоны вышедший недавно,
Ступил в долину Шизофрень
Подобный выпившему фавну.
По Шизофрени он бродил,
Хотел быстрее протрезветь;
Вдыхал цветочный аромат,
Икал и плакал, как медведь.

И тут ему среди цветов

Явилась дева Плачьвесьдень,
Что танцевала нагишом,
Прекрасная, как майский день.
В секунду Брёвен протрезвел
И за березой притаился:
«Ну ё-моё, что за краса!
Я б обязательно женился!»

А Плачьвесьдень без панталон

Такие позы принимала,
Что Брёвен в ватнике сопрел;
И тут его любовь объяла!
Он сбросил ватник на траву
И к деве с тыла подступил,
И руки протянул к тому
Что очень в женщинах ценил...

И Бодяжник умолк.

— Ну ни фига себе! — распахнул свою пасть Свэм. — Я даже от Гнусдальфа такой бурды не слышал!

— Это ты сам сочинил, — догадался Фордо.

— Сам, — скромно признался Бодяжник. — Собственно, я зарифмовал только начало этой дивной легенды. Как видите, это лишь шероховатый набросок с элементами сюрреализма...

— Круто! — оценил Опупин. — А что случилось дальше?