Воспитание чувств: бета версия

Алиса ничего не боится, никого не стесняется, хочет кричать и кричит – а-а-а! Может, она врет, что в обществе (в школе), наоборот, всех боится, всех стесняется?

– Ты… я к тебе обращаюсь, – сказала Алиса, – прекрати орать. …Что молчишь, как дура?! Я тебе говорю – прекрати орать!

Но ведь это Алиса орет, а Жанна молчит. Жанна похожа на бабочку в своем чем-то ярком шелковом, как будто прекрасная бабочка порхает по комнате. Жанна – прекрасная бабочка, а Алиса – толстая гусеница. Алиса толстая, орет, а у Жанны улыбка как туман, нежная и витает по лицу.

Жанна повернулась и улетела. То есть ушла в спальню. Если бы Алиса могла встать, она погналась бы за Жанной, но Алиса не могла, поэтому она в злобе била кулаком по дивану. Кричала:

– Не ори! Не ори, дура, не ори, дура, дура, дура!

Я сказал:

– Ты что, рехнулась? Это ты орешь, а она молчит.

– Она молчит?! Она орет, как помойная кошка! Вот так: «А-а-а!» И еще так: «О-о-о!.. Р-р-р!» …Кастрировать ее надо!

Ох, вот что Алиса имела в виду: Жанна ночует у них и каждую ночь кричит.

– …Зачем она орет? Не понимаешь, зачем она орет? Ха. …Чтобы показать папе, как ей с ним хорошо. Чтобы папа подумал, что она – ах, такая страстная. …Эй, ты чего покраснел? Ты что, не можешь говорить о сексе?.. Ну, ты как ребенок прямо…

Я не как ребенок! Никакой я не ребенок. Я могу говорить о сексе. Если надо. Но лучше не про Жанну.

– Ты что, думаешь, ей и правда так хорошо, чтобы так орать?.. Да врет она все! Притворяется. Я точно знаю.

Я хотел прекратить этот порочащий Жанну разговор. Но не смог.

Не захотел, если быть честным. Как будто во мне сидели два разных человека, одному было стыдно, а другому было наплевать, что стыдно: он хотел разговаривать про секс и про Жанну.

– Ты не можешь точно знать, что она притворяется.

– Почему не могу? Могу… Знаешь, сколько тут женщин было? Много. И никто не орал на весь дом. …А как люди занимаются сексом в маленьких квартирах, с детьми? Они же не орут на весь дом! Не бывает таких темпераментов, чтобы человек не мог сдерживаться. …Я тут совершенно одна, беспомощная, лежу без… без… безвылазно… Лежу, засуну голову под подушку и лежу, а там знаешь как душно. Я высунусь обратно, но она все еще орет. …Она хочет его к себе привязать… моего папу.

Алиса еще раз показала, как кричит Жанна, это был нечеловеческий крик тигра или льва. Такой же, как я однажды слышал в зоопарке. Такой же, как был на лестничной площадке, когда мы все испугались, что кого-то убивают. Я ведь тогда соврал, что там никого не было. Там было…

Я уже которую ночь не могу заснуть, перед глазами это. Ну, это.

То, что я видел на лестничной площадке. Роман и Жанна.

Это рука судьбы, что на площадку вышел я, а не Алиса. Хотя Алиса не могла, она же в гипсе.

Тогда это рука судьбы, что это был я, а не Скотина. Он же ребенок!

Почему Роману нужно было делать это с Жанной на подоконнике на лестничной площадке, ведь кто-то мог проходить мимо и увидеть? Я открыл дверь, увидел их, это было как ожог! И в ту же секунду захлопнул дверь.

И вернулся в комнату. Сказал, что в старых домах звук распространяется особым образом и от этого получаются звуковые галлюцинации, это закон Гольденбранца. Гольденбранца-то я придумал на ходу. Энен поверила и успокоилась, Алиса тоже, она вообще испугалась меньше Энен. А Скотина совсем не испугался; получается, страх зависит от возраста, чем старше человек, тем больше боится: знает, что плохое может случиться.

Когда Роман с Жанной пришли, Роман мне подмигнул. Я надеялся, что они меня не видели, но оказывается, вот как получилось – он меня видел. Но ему совсем не стыдно.

Почему ему не мучительно стыдно? Ведь я видел его в тот момент, когда человеку хочется побыть одному, то есть вдвоем. Из некоторых источников во дворе я знаю: мужчины могут не стесняться друг друга. Но я думал, это бывает только в дворовом хвастовстве, а не в нормальной жизни. А я совсем не мог на него смотреть.

В голове у меня все время вертелось: «Какие странные дощечки и непонятные крючки». Эти странные дощечки и непонятные крючки очень подходят, когда ты ничего не понимаешь и переживаешь. Если повторять много раз с разными выражениями, почему-то помогает. Особенно так: «КакИе стрАнные дощечки…» А потом как будто задуматься, пожать плечами и добавить: «…И непонятные крючки…»

Алиса не знает про сцену на подоконнике. Это хорошо, нельзя ей про это знать, он же ее папа. Ну, а мне-то что делать? Как мне теперь любить Жанну?

Решил, что все равно буду ее любить: а как жить без любви? Жанна расколола мое сердце, как грецкий орех, мое сердце выскочило из скорлупы и начало любить. Мне теперь оказаться без любви – это как будто все вокруг стало без цвета и запаха (девочка из Сиверской не в счет, детство не в счет).

У меня перед глазами все время это… то, что я видел. Очень трудно отвлечься, невозможно. Я про это думаю, а мое тело делает что хочет, даже если находится на работе. Я боюсь, что это может вдруг стать заметно.