Воспитание Генри Адамса

Таким образом, взяв за точку отсчета 1900 год, ничего не было проще, как двинуться по десятилетиям вспять вплоть до 1820 года — правда, дальше этой даты статистика уже ничего не могла предложить, и помощи приходилось ждать только от математики. Лапласу,[849] надо думать, ничего не стоило определить долю участия в прогрессе математической науки Декарта, Лейбница, Ньютона и себя самого. Уатт мог бы сосчитать в переводе на фунты, какие преимущества дало увеличение мощности парового двигателя от Ньюкоменовского[850] до его собственного. Вольта[851] и Бенджамин Франклин определили бы, что ими сделано в абсолютных единицах мощности. Дальтон[852] мог бы со скрупулезной точностью измерить, в чем он продвинулся по сравнению с Бургаве.[853] Даже Наполеон, надо думать, имел некоторое представление о том, в каком цифровом соотношении его величие находится к величию Людовика XIV. Ни один из участников революции 1789 года[854] не сомневался в прогрессе силы, и меньше всего те, кому это стоило головы.

В ожидании, пока вышеназванные авторитеты придут к согласию, теория может использовать в качестве единицы для исчисления ускорения произвольный отрезок времени — скажем, для восемнадцатого века пятьдесят или двадцать пять лет, так как здесь важен не сам период, а ускорение как таковое. Решить этот вопрос в отношении семнадцатого века даже занимательнее, чем для восемнадцатого, поскольку Галилей и Кеплер, Декарт, Гюйгенс[855] и Исаак Ньютон положили гигантские усилия, чтобы вывести законы ускорения для движущихся тел, а лорд Бэкон и Уильям Гарвей[856] потрудились экспериментально засвидетельствовать факт ускорения в приобретении знаний. Суммируя полученные ими результаты, современный историк, надо полагать, не устоит перед соблазном вывести аналогичное соотношение для движения человечества вплоть до 1600 года, предоставив статистикам вносить в него свои поправки.

Математики могли бы довести свои расчеты до четырнадцатого века, когда в Западной Европе впервые стали применять алгебру для нужд механики, потому что не только Коперник и Тихо Браге,[857] но даже художники, такие, как Леонардо, Микеланджело и Альбрехт Дюрер, создавали свои произведения, используя математические методы, а их свидетельства, вероятно, дали бы более точные результаты, чем показания Монтеня или Шекспира. Но, дабы упростить дело, рискнем применить и к 1400 году то же соотношение ускорения — или замедления, прибегнув к помощи Колумба или Гутенберга. Таким образом, мы принимаем единый временной показатель для четырех (с 1400 по 1800 год) веков и предоставляем статистикам вносить исправления.

До 1400 года этот процесс, несомненно, тоже имел место, но продвижение вперед шло настолько медленно, что его вряд ли можно измерить. Что было приобретено человечеством в Азии или в других частях света, скорее всего, неустановимо; силы же, условно называемые греческим огнем или порохом, а также такие приспособления, как компас, паяльная лампа, часы, очки, и такие материалы, как бумага, вошли в употребление в Европе с тринадцатого века; Европа познакомилась с арабскими цифрами и алгеброй, тогда как метафизика и теология явились сильным стимулом для развития ума. Архитектор, надо думать, обнаружит связь между собором св. Петра в Риме, Амьенским собором, соборами в Пизе, Сан-Марко в Венеции, святой Софии в Константинополе и церквами Равенны. Историк же осмелится лишь утверждать, что факт преемственности, несомненно, имеет место, а раз так, то он вправе, представляя тот или иной факт, пользоваться установленным соотношением и для ранних веков, хотя у него и нет для этого точного численного выражения. Что касается человеческого разума, который рассматривается здесь как движущееся тело, то задержка в ускорении его в средние века только кажущаяся; сила притяжения воздействовала на него опосредованно, как Солнце воздействует через свет, тепло, электричество, тяготение — и невесть что еще — на различные органы чувств с различной степенью восприимчивости, но согласно неизменному закону.

Научные познания доисторического человека не представляют собой никакой ценности — разве только как доказательство того, что действие выведенного здесь закона уходит в глубокую древность. Каменный наконечник подтверждает это так же, как и паровой двигатель. Сто тысяч лет назад ценность орудий труда была очевидна не меньше, чем сейчас, и они так же были распространены по всему миру. Пусть в те далекие времена прогресс был крайне медленным, но он все же шел, и доказать обратное невозможно. Комета Ньютона в афелии также движется медленно. Оставим же эволюционистам процесс эволюции; историков интересует одно — закон взаимодействия различных сил — разума и природы, — закон прогресса.