Воспитание под Верденом

— Возьмите-ка ваши вещи, пусть они будут при вас, — с этими словами Бютнер открывает шкафчик.

Бертин рассовывает по карманам мелочи, которые он третьего дня, уходя в карцер, отдал на хранение. Он застегивает на руке ремешок часов. Парк пустеет, поток людей в серых шинелях с шумом устремляется к баракам: в холодные ночи нужны одеяла. Указывая на открытую дверь, Бютнер разрешает арестованному присоединиться к потоку убегающих. Но Бертин с благодарностью отклоняет предложение.

— Здесь мы все же в безопасности от осколков, — говорит он.

Вот бежит к парку санитар, унтер-офицер Шнеефохт, со своими людьми, двумя-тремя бледными берлинцами и одним гамбуржцем. Они бегут в обстрелянную зону — это их долг. На шее у каждого повязки с красным крестом. В суматохе повального бегства приятно видеть людей, которые не увиливают от своих обязанностей.

Над парком огромные черные и белые облака дыма — горят пороховые склады. Между бараком и обстрелянными местами высится гребень отлогого холма, метров в двенадцать высоты; но облака дыма укажут французским артиллеристам, в каком направлении им выгоднее палить.

Стоя в дверях, Бертин внезапно замечает два встречных течения. Вверх по лестнице ковыляет на костылях адъютант начальника артиллерийского парка, старший лейтенант Бендорф. Вниз по холму рысью несется бледный и грязный санитар Шнеефохт, за ним — два солдата, между которыми совсем низко волочится полотнище палатки.

— Кого вы песете? — спрашивает громко через голову Бертина детский голос Бютиера.

Старый цирюльник Шнеефохт не отвечает. Он всхлипывает и только показывает кулаком, как бы угрожая, в сторону дымового столба.

— Это маленький Везэ, — отвечает вместо него носильщик, — уже все кончено!

Запыхавшись, прибегает старый кузнец Гильдебрандт: он принес из амбулатории пакеты с бинтами для перевязок и сообщает, что между штабелями лежат еще трое убитых: Гейн Фот, самый грязный человек в роте, и неграмотный батрак Вильгельм Шмидт, — оба они наступили на снаряд. Кроме того, убит разорвавшейся гранатой некто Рейнгольд…

Бертин вскрикивает:

— Отто Рейнгольд! Этот добряк!

— Из кюстринской команды, если ты имеешь в виду того же, что и я, — подтверждает Гильдебрандт.

Солдат из его отделения! Да и Вильгельм Шмидт и вшивый Фот были ближайшими соседями Бертина. И его, конечно, откомандировали бы в парк, если бы он в это время как раз не «сидел». Но теперь нет времени для подобных размышлений. Старый Шнеефохт опять обрел дар речи.

— Уходите отсюда! — кричит он. — Во рву около шоссе лежит человек десять раненых; вам захотелось к ним в компанию? — И он мчится в госпиталь, два других солдата опять волочат полотнище, на этот раз коричневого цвета.

Унтер-офицер Бютнер собирает вокруг себя своих богатырей с побледневшими лицами. Сам он превосходит ростом их всех.

— Рота, по-видимому, отступила, — объясняет он, — значит, караульная команда прекращает существование.

Он не удерживает солдат. Они застегивают пояса, скатывают одеяла.

Бертин исчезает в камере. Сооружая быстрыми движениями узел, в который он сует хлеб и одеяла, одеваясь, ощупывая карманы, он в то же время прощается с этими дощатыми стенами, нарами, окном. Здесь он получил утешение, он никогда этого не забудет, эти стены позволили ему окунуться в прежнюю жизнь; теперь француз заставляет его преждевременно уйти отсюда.

В караульной люди, тесно сгрудившись, толпятся у двери. Опять носилки. Напротив, в открытой амбулатории, Шнеефохт стоит на коленях перед чем-то, неясно различимым, скрытым в тени. С невероятным ревом обрушивается на парк новый удар — все нагибаются, втягивают головы; клубы дыма заполняют окно, осколки и куски земли градом сыплются на стену. Затем со стороны канцелярии раздается резкий крик:

— Выходить! Люди, выходить! Пожарные команды, вперед! В парк! Тушить пороховые склады!

Вот обер-лейтенант Бендорф силится надеть пальто; костылем в правой руке, которую он уже просунул в рукав, он указывает на огромный столб дыма. Солдаты незаметно покидают караульную. Хотя они и не принадлежат к пожарной команде, но и им надо отправляться в парк, подчиняясь приказу. Особенно Бертин чувствует себя обязанным к этому. Почему — он сам не знает. Он ощущает в себе властное чувство ответственности за все то,’ что его Почти не касается; ему хочется бросить узел с одеялами, последовать за офицером, который кинется мимо барака, к месту обстрела.

Но что случилось? Обер-лейтенант действительно уходит из канцелярии, торопливо ковыляя к дверям, еще раз оглядывается на лестнице, еще раз кричит: «Тушить склады!» — и спускается вниз, к дороге, стуча своей неподвижной ногой по ступеням.