Воспитание под Верденом

Военный судья Познанский носит мундир с высоким воротником и с красно-синими нашивками, офицерские погоны и кортик. Мундир так же плотно облегает его живот, как и мундир полковника Штейна; точно так же, как у Штейна, его икры украшают кожаные краги. Поэтому Бертин становится перед ним навытяжку, что вызывает неприязненное чувство у доктора Познанского.

Главному врачу доктору Мюниху под пятьдесят. У него серые глаза и седые волосы ежиком. Свою беседу с Познанским он сводит к тому, что показывает ему ботинки на шнурках, в которых прибыл солдат Паль: на правом ботинке — дыра посредине подошвы, па левом — почти совершенно сбитый носок. Доктор Мюних страдает припадками гнева. Тогда его рубцы наливаются кровью, слова звучат особенно сдержанно; но предмету его гнева не сдобровать. Благодаря этому свойству он, как можно себе представить, считается хотя и неудобным, но весьма уважаемым членом общества в своем кругу: в мирное время — в Лигнице в Силезии, во время войны — в своей дивизии и в районе ее расположения. Излишне, сказал доктор Мю-них Познанскому, умножать таким образом число больных в госпиталях; также излишне и пребывание на посту начальника батальона людей такого сорта, и ему очень хотелось бы довести об этом до сведения судьи. Но дело в том, что эта войсковая часть подчинена властям «другого берега» — штабу в Дамвилере. Как перекинуть мост через эту бездну?

Познанский ухмыляется. Между Западной и Восточной группой отношения натянутые, с тех пор как его превосходительство фон Лихов позволил себе высказать мнение: ни один капитан, прикомандированный к генеральному штабу, не посмел бы ограничить наступление лишь правым берегом, хотя бы самые испытанные корпусные командиры и заявляли, что, мол, наши «бранденбуржцы» уж как-нибудь справятся сами. Эта резкая критика, высказанная накануне битвы при Пьерпоне, была, как водится среди друзей, тотчас же передана начальнику командования Восточной группы. Он только презрительно засопел носом и спросил, что, собственно, смыслит этакий гусь с Восточного фронта в том, как надо воевать во Франции? С тех пор начальники принужденно раскланивались, избегали встреч и охотно учиняли друг другу маленькие неприятности.

Военный судья Познанский известен своим человеколюбием, но вместе с тем он знает, что такое сильные мира сего. Если его превосходительство фон Лихов в хорошем настроении, то удастся спасти делопроизводителя Адлера от посягательства свирепой комиссии: ему бы только устроиться радистом или телеграфистом в штабе какой-нибудь боевой части! Если это будет проделано быстро при благосклонном одобрении его превосходительства, то никто из доброжелательных коллег не успеет донести на пего. Так вот эти ботинки, надо только преподнести их в шутливой форме, может быть развеселят всесильного начальника, который, с соответствующим посвящением, отошлет их надменному властителю правого берега. Поэтому Познанский приказывает завернуть в бумагу предмет, послуживший основанием для жалобы, чтобы при случае использовать это вещественное доказательство в желательном для доктора смысле.

Покончив с этим, он просит, чтобы ему указали место, где он мог бы спокойно побеседовать с лейтенантом Кройзингом.

— Спокойно — это трудненько, — говорит главный врач. — В бараках нет ни одного свободного уголка.

Но затем соображает: одна из сестер, между прочим самая лучшая, выпросила себе помещение, крохотный закуток с одним окном и кроватью, уголок, где она могла бы время от времени побыть одна, совсем одна, чтобы ее не теребили. И так как эта сестра была, собственно, супругой подполковника и пользуется особым покровительством, то для нее освободили чулан, в котором сиделки предполагали ставить ведра и веники. В стене прорубили окно, и сестра Клер, сияя от счастья, поселилась там.

— Это женщина не из разговорчивых, но сердце у нее золотое, одна из тех, которые много пережили, — объясняет доктор Мюних.

Так как в этот час все на работе, то комнатушка, должно быть, свободна. К счастью, мороз уже несколько дней как отпустил, что совпало с календарем, и в ней будет не очень холодно: печки там, конечно, нет.'