Воспитание поколений

Маршак не прибегает в описании выезда пожарных ни к метафорам, ни к сравнениям. Рассказ идёт «без проволочки», как сама работа. Темп её передан ритмическим строением. Глаголы выражают не только напряжение, но и стремительность действия. Они начинают, а не заключают строки, дают как бы стремительный разбег описанию — «начинается работа, отпираются ворота», «выезжают с треском бочки», «поскакал по мостовой», «пролетел через базар», «проложили, размотав», «задрожал рукав упругий» и т. д.

Лаконичными определениями создаёт поэт зрительный и звуковой образ происходящего. Читатель видит пыль и сияние медных касок. Он слышит треск бочек и скок лошадей. И он почти осязает напряжение борьбы с огнём, читая строки:

Задрожал рукав упругий,

Чуть не лопнул от натуги.

Не пропущена ни одна деталь действия, каждая дана точными и очень простыми обиходными словами.

У кого научился Маршак этой лаконичности и прозрачности изображения, строгости в отборе деталей, выражающих целое, отсутствию украшений, умению передать ритм, темп работы и последовательность действий? Его учитель — Пушкин.

Ломит он у дуба сук

И в тугой сгибает лук,

Со креста снурок шелковый

Натянул на лук дубовый,

Тонку тросточку сломил,

Стрелкой легкой завострил

И пошёл на край долины

У моря искать дичины.

От этого непревзойдённого в русской поэзии классического изображения работы, в котором точность (можно сделать лук по пушкинскому описанию) не снижает поэтичности, а каждое слово удовлетворяет математическому требованию достаточности и необходимости, перекинут мост к советской поэзии для детей^[7].

Маршак ведёт читателя не только от действия к действию, но и от эмоции к эмоции. Он освещает лучом поэтического слова то одну, то другую грань темы. Трогательный эпизод спасения кошки сменяется эпизодом героическим:

Широко бушует пламя…

Разметавшись языками,

Лижет ближние дома.

Отбивается Кузьма.

Ищет в пламени дорогу,

Кличет младших на подмогу,

И спешат к нему на зов

Трое рослых молодцов.

В этом эпизоде, сохранив хореический строй, Маршак меняет темп повествования. Оно льётся широко и торжественно, появляются грозные ноты. Меняется не только ритм (все строки двух- или трёхударные, ни одной четырёхударной), но в соответствии с ритмом меняется и словарь — от бытового разговорного языка поэт переходит к словарю «высокой поэзии»: «бушует», «разметавшись», «спешат… на зов», «кличет… на подмогу». Погасла у читателя улыбка, которую вызвал эпизод с кошкой. А последнее двустишие эпизода перекликается с героическими сказками и балладами.

Заключение снова подчёркивает, что тема рассказа — нелёгкий, опасный и дающий удовлетворение труд:

Вот Кузьма в помятой каске.

Голова его в повязке.

Лоб в крови, подбитый глаз, —

Да ему не в первый раз.

Поработал он недаром

Славно справился с пожаром!

Строгий и настойчивый призыв к осторожности в обращении с огнем обычно исчерпывал дидактическое содержание стихов и рассказов для детей о пожаре. Этот призыв присутствует и в поэтическом рассказе Маршака, но в совершенно другой тональности. Кузьма не запугивает, а утешает девочку:

— Не зальёшь огня слезами,

Мы водою тушим пламя.

Будешь жить да поживать.

Только чур — не поджигать!

Вот тебе на память кошка.

Посуши её немножко!

Можно поручиться, что у автора детских стихов прежнего времени пожарный произнес бы пресное и скучное нравоучение, а не утешал бы перепуганную девочку шутливым предложением посушить кошку. Педагогическая идея заключена не только в последних строках — она пронизывает всё стихотворение. Поэт хоть и показывает, сколько беды несёт пожар, но не к этому привлекает внимание читателей, а к самоотверженному труду, нужному, чтобы победить огонь. Вывод для ребёнка остаётся тем же — не шути с огнем. А мотивировка вывода — новая: пожар не только для тебя опасен — ты подвергаешь опасности других. Это выражено в героическом плане рассказом о борьбе Кузьмы с огнём и в том лирико-шутливом плане, который мы уже знаем по «Деткам в клетке» — в эпизоде со спасением кошки.

4

Весёлый стих. Поэтическая шутка. Конечно же, они нужны детям, как нужна им озорная игра. И одна из первых доступных ребёнку стихотворных шуток — бесконечное повторение тех же слов, ритмических фраз. Для него свежа радость постижения слова, он остро воспринимает его звучание и готов без конца повторять, переиначивать, подбирать рифмы.

На море, на океане,

На острове на Буяне

Стояла ель,

На ели торчало

Мочало,

Его ветром качало,

А оно всё молчало.

Не начать ли сначала?^[8]

Какой ребёнок не скажет «начать!», не потребует двадцать и тридцать раз повторить этот незатейливый стих, наслаждаясь задорным нагнетанием рифм «торчало — мочало — качало — молчало — сначала»?