Воспитание поколений

Даже приведенные цитаты (можно бы привести десятки подобных) уже дают нам право утверждать, что предлагаемые обстоятельства (например, мальчик, отбивающий атаку) выводят произведение из ряда реалистической литературы. Поступки оторваны от действительности. Герой, совершающий их, воодушевлён не целью борьбы, а самым процессом её, горд не делом, которое защищает, а своей лихостью. Он с легкостью совершает то, что целому полку, а то и армии не под силу. Такой подросток — не романтический образ героя, а марионетка, которую автор дёргает за ниточки.

Впрочем, может быть, невозможность подобных подвигов в реальной жизни — не беда? Ведь существуют романтические и героические сказки, благородное влияние которых на читателя несомненно. Да, они воздействуют своей поэтичностью, привлекательностью характера героя и благородством цели, за которую герой борется. Но поэтичность исчезает, когда сказка гримируется под действительность. Если наложен этот грим — и герои и поступки сразу становятся художественно недостоверными!

Герой сказки действует в сказочной обстановке, в окружении волшебных персонажей. Он не на реальном коне мчится к подвигу, а на Коньке-горбунке, на сером волке или на ковре-самолёте. Здесь нет уничтожающего действенность произведения, разрушающего его художественную структуру противоречия между реалистической обстановкой и фантастическими поступками героев. В сказке всё сказочно. Герой, его действия, обстановка — всё подчинено сказочной логике.

Авторы приключенческих книг о подростках на гражданской войне обычно стремились убедить читателей в подлинности событий, включая в повествование реальных, названных по имени деятелей того времени. Но это тоже не образы, а марионетки. Их роль скромна — восхищаться героями-подростками, награждать их орденами, если это красные командиры, и проявлять необыкновенную глупость, беспомощность, если это белые генералы или бандиты.

Читатели с некоторым жизненным опытом понимают, что подросток не может свалить знаменитого силача ни ударом по затылку, ни ударом в челюсть, не может в одиночку, хотя бы и на вороном коне, отбить атаку пехоты. А читатель неопытный, подросток? Он восхитится, скажет — вот здорово!

Но что это ему даст для будущего, чему научит? Ведь он не узнает, прочитав повесть, какие качества нужно выработать в себе, чтобы поступать, как эти героические подростки, потому что их душевный мир от читателя закрыт, и даже «техника» подвига утаена. Её и невозможно показать — ведь подвиги совершенно нереальны.

Первый подвиг даётся подростку с той же необъяснимой лёгкостью, что и последний. Ему приходится преодолевать — и всегда успешно — только механические препятствия, а не душевные. Возможность страха, колебаний, даже недостаточной находчивости вообще исключена — всё это, очевидно, свойственно только взрослым воинам, неспособным справиться с боевыми задачами, которые шутя выполняют подростки. Что же может воспитывать такая книга у юных читателей, кроме ни на чем не основанного самомнения?

Но если Федька-Апчхи и Макар-Следопыт не содействуют воспитанию читателей, то, может быть, согласимся с тем, что такие приключенческие книги хотя бы безвредны?

Нет, и с этим согласиться нельзя! Они рождают и укрепляют у читателей очень вредное убеждение, будто для героического поступка достаточно, чтобы возникли подходящие обстоятельства, и тогда совершить подвиг так же естественно и просто, как шапку надеть. Разве Макар-Следопыт развивал в себе наблюдательность, предусмотрительность, волю, способность к быстрым и верным решениям, которые необходимы блистательно удачливому разведчику? Нет, мы об этом ничего не знаем. Разве Апчхи учился подкладывать фугасы с такой сноровкой, чтобы локомотивы бились в судорогах, и бросать гранаты так, чтобы конница белых дрогнула, а красных «покинуло бы отчаяние»?

Эти повести как раз тем и привлекали детей, что на естественное благородное стремление юных читателей к подвигу, к героизму они отвечали уверениями в совершенной доступности для мальчиков и таких подвигов, перед которыми целые армии пасуют.

Лёгкость и обязательная победность подвига — ошибка не только художественная, это ошибка воспитательная.

О повестях, посвящённых выдуманным приключениям подростков в гражданской войне, хотя почти все они и забыты теперь, давно не переиздаются, нужно было всё же сказать, потому что рецидивы их — произведения, провозглашавшие лёгкость подвига, — появлялись и позже. Они отнюдь не помогали внутренней подготовке к трудным испытаниям поколению, которое вынесло на своих плечах тяжесть Отечественной войны, узнало подлинную цену подвига, увидело, что победа над врагом даётся вовсе не серией весёлых приключений.