Воспитание поколений

Игровая форма стихотворения, его скрытая дидактика, естественность и непринужденность беседы — всё это хорошие находки детского поэта. Но юмор, построенный на внешней нелогичности ребячьей речи («А у нас сегодня кошка родила вчера котят», «Нам купили синий-синий, презеленый красный шар», «Грузовик привёз дрова — это два. А в-четвёртых…»), хотя и очень забавен, пожалуй, больше рассчитан на взрослых. Недаром стихотворение с большим успехом читает во взрослых аудиториях исполнительница детских рассказов Рина Зеленая. Малышей такие логические ошибки редко смешат — они принимают всерьёз «презелёный красный шар»: ведь им понятно, что иначе не выразишь сложную эмоцию, рождённую «букетом» шаров у продавца и трудностью выбора одного из них.

В том же году, что «Дядю Степу», «А что у вас?», — первом году работы Михалкова для детей! — он пишет стихотворения и совсем в другой тональности.

Словно свежий ветер несёт строки «Веселого туриста», стихотворения, написанного широко, свободно, богатого мыслями и эмоциями.

Образ четырнадцатилетнего туриста без всякой патетики, пафоса или умиления, благодаря отлично найденным художественным средствам, вырастает в символ отважной, любознательной и весёлой юности.

Очень просты слова, фразы, образы, очень лаконична характеристика героя. «Он встретить в пути не боялся ни змей, ни быков, ни собак», «Он шёл без ружья и без палки», «Он пел, и весёлая песня ему помогала идти». Эта задорная отвага — выражение не только мальчишеской беззаботности, но и внутренней силы:

Он шёл по тропам и дорогам,
Волков и медведей встречал,
Но зверь человека не трогал,
А издали только рычал.

Весёлый турист неприхотлив, и не страшны ему стихии:

И туча над ним вместо крыши,
А вместо будильника — гром.

Ему близка, интересна родная природа:

Он слышал и зверя и птицу,
В колючие лазил кусты.
Он трогал руками пшеницу,
Чудесные нюхал цветы.

Его любознательность серьёзна:

И всё, что он видел и слышал,
В тетрадку записывал он.

Вот, в сущности, всё, что сказано о юноше. Но его образ формируют в воображении читателя не только эти черты, но и то, что «летали кукушки да галки над самой его головой»,

И даже быки-забияки
Мычали по-дружески: «М-му!»,
И даже цепные собаки
Виляли хвостами ему.

Внутренняя сила юноши пугает зверя, который «издали только рычал». Но она и покоряет животных, потому что это добрая сила. Только животных? Нет, это всё лишь подготовка внезапного, как взрыв, события: такой простой, такой реалистичный каждой деталью рассказ вдруг оборачивается сказкой-символом, Гаммельнским крысоловом, который своей дудкой привлекает и ведёт в неведомое детей, — но добрым крысоловом, увлекающим и детей и взрослых вперёд, к прекрасному будущему.

И окна в домах открывали,
Услышав — он мимо идёт,
И люди ему подпевали
В квартирах, садах, у ворот.

И весело хлопали дверью

И вдруг покидали свой дом.
И самые хищные звери
Им были в пути нипочем.

Шли люди, и было их много,

И не было людям числа.
За ними по разным дорогам
Короткая песенка шла…

Нельзя было удержаться от большой цитаты — так выразительны и неожиданны эти строки.

Но вот что примечательно: внезапность перехода от рассказа о простой прогулке к лирической сказке никак внешне не подчеркнута. Тем же ритмом, в той же тональности, в том же круге образов льётся повествование.

И это впечатляет больше, чем самое резкое изменение строя поэтического рассказа — изменение, которого, казалось бы, тут можно было ждать.

Реальность и сказка сливаются в единый поток — прогулка обретает черты сказочности, сказка утверждается как реальность, как лирическое изображение могущества юности.

Может быть, самое удивительное в первых стихотворениях Михалкова то, что их с таким законченным, зрелым мастерством создал «начинающий» поэт, и притом в очень широком диапазоне жанров.

Одинаково хорошо удавались Михалкову с первых шагов его поэтического пути и безобидный юмор, и едкая сатира, и балладно-песенный «Весёлый турист», и тонкое, своеобразное сочетание сказки с реалистическим рассказом, и — это, пожалуй, самое важное — портреты современников, положительных героев нашего времени.

В том же изумительно плодотворном для поэта 1935 году он пишет «Светлану», колыбельную, снова меняя характер поэтической беседы с читателем.

Элегически мягкий, как бы приглушённый пейзаж — не вообще пейзаж, а русский, с берёзой и рожью, — плавно переходит в широкую картину мира: