— Ведь здесь есть люди со всего мира, такие разные и непохожие внешне, но всех их объединяют чувства и музыка. В этой песне поется, что истинные цвета не всегда видны. Наш мир такой яркий, как радуга. И в нем есть скромные люди, которые поначалу кажутся не такими блестящими, как другие. Но именно они — настоящие и самые лучшие. Я встретил такую девушку, но поначалу не разглядел в ней то, что другие увидели и оценили сразу. Хочу, чтобы все вы знали, как я виноват перед своей невестой Татьяной. Потому что не сумел рассмотреть ее истинные цвета. Скромные, неяркие, которые для меня красивее и ярче, чем миллион радуг.
Люди в зале оборачивались, пытались рассмотреть ту, кому была посвящена эта речь. А я сидела, не в силах пошевелиться. Меня душили слезы радости и горечи одновременно. Все, что угодно ожидала от Стаса, но только не этого. И тоже не рассмотрела его истинные цвета. Как случилось, что я даже не предполагала, что в нем есть эта романтика и теплота? У него есть железное оправдание: он меня не любил. Сердце всегда подсказывало мне это. Но я-то сильно любила с самого начала. Или… нет? Или мне это только казалось, потому что на фоне тех немногих мужчин, которых я видела, Стас однозначно был принцем?
Стас засмеялся и воскликнул:
— Ну улыбнись же, любимая!
В темноте зала зажегся одинокий прожектор, освещая мой столик. И все в зале с любопытством уставились на меня. А Стас запел по-английски:
Слезы покатились по моим щекам. А я их не вытирала. Пусть течет тушь, мне все равно. Наверное, это глупо, но я была счастлива от того, что у нас появилась песня. У всех влюбленных всегда должна быть их песня. Как еще одна ниточка, объединяющая мужчину и женщину в пару. У нас со Стасом ее не было. Иногда я напоминала ему, что нужно бы выбрать, а он отмахивался.
Стас, словно услышав мои мысли, произнес:
— Ты всегда хотела, чтобы у нас была песня. Я дарю ее тебе. Синди мне разрешила. Правда, Синди? — он обернулся к женщине за роялем.
Она расцвела своей знаменитой и потрясающей улыбкой, которая так и осталась по-детски трогательной, кивнула и послала мне воздушный поцелуй.
— И еще, Таня, я при всех прошу тебя простить меня и выйти за меня замуж, — Стас задохнулся от волнения. — Теперь я прошу тебя по-настоящему, не так, как в первый раз.
И в этот момент с потолка посыпались лепестки белых чайных роз — моих любимых цветов. Целый дождь из лепестков! Я молча плакала, не в силах говорить. Все женщины плакали вместе со мной, а мужчины сдержанно каменели лицами, пряча глаза. Но некоторые и прослезились тоже. Британский премьер-министр, не обращая внимания на публику, извлек из кармана пиджака огромный платок и трубно высморкался. А потом публика запела вместе со Стасом. Совершенно незнакомые люди подхватывали песню и пели на всех языках: "Я вижу твои истинные цвета, и они прекрасны".
Стас спрыгнул со сцены, взлетел на подиум со столиками, подбежал ко мне и опустился на одно колено. Из кармана пиджака он достал круглую коробочку из алого бархата и открыл ее. Великолепное кольцо из белого золота с крупным бриллиантом чистой воды сверкнуло в свете прожектора.
— Ты согласна выйти за меня замуж? — спросил Стас.
Нужно же что-то ответить, а у меня в буквальном смысле в зобу дыханье сперло, ноги приросли к полу, а руки отказывались двигаться. Пауза затянулась. Публика начала волноваться. Самые нетерпеливые сорвались со своих мест и подбежали к подиуму, чтобы лучше видеть. Стас, стоя на колене, нервно шмыгнул носом. Синди Лопер встала из-за рояля и подошла к краю сцены, всматриваясь в мое лицо. Элегантная англичанка за соседним столиком принялась со скоростью вентилятора обмахиваться салфеткой, воскликнув:
— Боже мой! Я сейчас умру! Мое сердце этого не выдержит!
Я открыла рот, но из него вырвался только тихий сип. Потому что в горле полностью пересохло. Схватив стакан с водой, я отпила пару глотков, поперхнулась и закашлялась. Едва переведя дыхание, пропищала каким-то чужим голосом:
— Да!
Народ в зале не расслышал и заволновался еще больше.
— Что она сказала? — пронеслось по рядам. — Да или нет? Кто понял?
— Вроде бы да, но до конца непонятно, — поясняли те, кто сидел поближе. — Тише вы! Дайте дослушать!
— Дайте ей микрофон! Ничего же не слышно!