Воспитанник (СИ)

В ответном слове я поблагодарил Ханса за любезность. Заявил:

– Коня отдаю вам, мне он не нужен вовсе, ибо волшебник и предпочитаю призывать себе волшебного скакуна. Меч же, вместе с доспехами Люциана, по праву принадлежит Отто, который один сдерживал четверых.

Воин тут же возразил:

– Я не могу принять столь дорогой дар!

Возражаю:

– Это не дар, а признание вклада в битву, – и продолжаю. – Прочих же лошадей, ровно как и оружие с остальными вещами прошу продать за достойную цену, а затем передать выручку Виоле, чтобы хоть чем-то компенсировать нанесённое тяжкое оскорбление. Выкуп за обидчика я тоже отдаю ей.

Девушка стала неуверенно отказываться, хотя чувствовалось, что моё решение всей семье пришлось по нраву. И мне так проще – как я один смогу перегнать лошадей, гружённых добычей? Продавать здесь? За хорошую цену не купят, за гроши и обидно, и невместно. Если вдруг наградить захотят, отказываться не буду. А торговаться по поводу выкупа даже и опасно. Местные друг друга знают, как облупленных, сегодня поругаются, завтра помирятся. Чужаку уж точно не стоит лезть в здешнее болото. Кто отец моего пленника? Почему девушка его "Люци" зовёт? А? Вот! Я тоже не знаю. В общем, по многим причинам лучше отказаться от добычи. Безопасней уж точно. А глазки у девушки заблестели, чую, обдерёт она Люциана, как липку.

Пока так размышляю, все гости, сидящие за столом, стали славить мои честь, щедрость и благородство. Барон поднял за меня чару, и сразу, в награду за спасение своих детей, даровал двадцать полновесных золотых марок и ещё десять, которые ранее думал предложить за имущество побеждённых.

Теперь начали славить его честь, щедрость и благородство. Отто придвинув к себе амулеты и меч, долго благодарил и предложил выпить с ним из одной чары за начало приятного знакомства. Конечно, пришлось согласиться. Барон сам наполнил небольшую серебряную братину и передал наследнику. Тот отхлебнул, неожиданно посудину у него взяла сестра и, держа двумя руками, сделала большой глоток, только потом поднесла ёмкость мне. Я загляделся на очаровательную зеленоглазку, принял братину тоже двумя руками и потянул ко рту. Неудобно получилось. Мои руки легли поверх её и со стороны казалось, что она меня поит или… неудобно, в общем. Но не бросать же! Глотнул.

Вновь посмотрел на девушку. Она так мило покраснела! Говорю же, неудобно получилось. Честное слово, случайно! А окружающие улыбаются. Братья её подмигивают. Тут понял, что мы продолжаем вдвоём посудину держать. Барон тоже весь такой улыбчивый. Зовёт:

– Молодёжь! Дайте тогда и мне отпить!

Только после его слов мы пришли в себя. После старшего Отто отхлебнул и Ханс. Меня получается сделали другом семьи или… Не воздыхателем же Виолы?! Хотя… может это разрешение чуть-чуть поухаживать? Не знаю…

У всех рыженьких обычно очень белая кожа, у девушки тоже, она так мила, когда краснеет. Кажется, я тоже покраснел. До конца пиршества мы почти не разговаривали между собой.

Пузик, наглый прихлебатель, сидел с Виолой, подставлял ей разные места для поглаживания и почёсывания. Одновременно таскал лучшие куски из обеих наших тарелок, лакал из блюдечка сливки, снятые специально для него, и вообще наслаждался жизнью. Ещё, пользуясь тем, что никто не слышит, поучал меня:

– Хорошая хозяйка! Знает, как угодить настоящему мужчине. Ты, командир, не теряйся, как я наемся, сразу тащи её к себе в постель. Она сама этого очень хочет.

– Ты думай, что говоришь! У людей всё совсем не так, как у вас в лесу.

– И чем вы гордитесь? Напридумывали себе кучу глупых правил, теперь сами в них разобраться не можете.

– Нам так больше нравится. Любовь…

– Какая любовь?! Чего тут может нравиться, если оба одного и того же хотите, а не решаетесь сказать об этом? Дурость это, а не любовь.

– Есть моральные нормы…

– Вот я и говорю – напридумывали себе… Стой! Брось тот кусок! Он тебе не понравится, лучше мне его съесть. Такие хрящики я больше тебя люблю. Ты всё равно в них настоящего вкуса не чувствуешь.

Редкостный наглец! Если бы его Виола слышала, не стала бы подкармливать и гладить эту нахальную морду. Сейчас он ей глазки строит и очень выразительно потягивается. А как натрескается, растечётся лужицей и задрыхнет прямо на столе.

Придя в комнату, обнаружил на подушке кошель с десятью монетами по три марки. Щедро! Хотя по виду замка, столовой залы, да даже этой комнаты, сразу видно, что баронство богатое. Слуги опрятно одеты и выглядят сытыми. Значит, их хозяин может себе позволить такие траты.

Утром меня разбудила разбитная горничная, которая вечером строила глазки и была не против согреть постель гостя. Понятно, про монету тоже бы не забыла, но я предпочёл спать один. Перед Виолой неудобно, она бы сразу узнала про совместную ночёвку, а юной девушке такое слышать неприлично.

Служанка позвала на завтрак. В отличие от ужина, это значительно более интимное дело.