Воспитательные моменты. Как любить ребенка. Оставьте меня детям (Педагогические записи)

Отче наш, сколь же дивный этот Твой мир, сколь дивную песнь играет он на арфе души моей. Сколь дивно все, что на земле, в недрах ее и вокруг. Столько чудес… если бы их меньше было, было бы легче, беднее. И вода, и огонь, и камень… птицы, цветы и гады. И звезды. Столько созданий великих и малых. И человек, столь похожий на все то, что Ты сотворил.

Удивительно, что можно так долго всматриваться в лес, в одно дерево леса, в одну ветвь дерева, в один лист ветви, в одну жилку листа – и такие дивные текут в душе часы. Можно  так долго-долго всматриваться в море или в крохотную каплю росы – и такие дивные текут в душе столетия. Говорят, что знание знает – ищет, подсматривает, отгадывает, знает некие Твои тайны. Пусть его. Я знаю, что в цвете, жесте, запахе, в писке птенца и молитве звезд Ты сам рассказываешь сердечную, всем понятную сказку, которую каждый чувствует иначе, по-своему. Ты не таишься, не скрываешься. Смотрю я на неприглядную крапиву: странное растение. Зачем вооружила она зелень свою отравленными кинжалами? На что она надеется, на какую справедливость, чем оправдает она бытие свое передо мной, перед землей и солнцем?

Почему крапива, ландыш, малина, яблоня и дуб? Нет, не в том суть, что одна жжется, а другой – красив, это вот – сладкое, а это – долговечное, вредное или полезное. Нет, почему мы, братья, в жизни не можем понять друг друга?

Почему же мы из той же самой земли: крапива, жасмин, малина, дуб, и птицы, и гады – и я? Почему лебедь и его белоснежный пух? Почему пар, вода, лед, и снега кристалл, и соли кристалл? Соловей в ночи и жаворонок, на лету застывший, как капля солнца? Это странное нечто на длинных ногах свое бронированное тулово несет и усищами пошевеливает – почему мне нужно знать, как это смешное маленькое существо называется? Он живой – и я живой. Братья. Он живет сейчас – и я живу сейчас. Современники. И если он одну из этих своих шести ног потеряет – по-своему заплачет. Братья мы в боли. Он умрет. Братья мы в смерти. И самец ищет самку. Братья мы в пламени чувств, в вихре, в дыму страсти. А вот несется что-то совсем маленькое и зеленое: для него и муравей – великан; скользит оно поспешно, убегает от опасности. Братья мы в страхе перед угрозой тайны. А этот старый орех, возможно, влюбился в березу и там, под землей, ищет ее девственного прикосновения, а береза вьющимися ветвями искушает и соблазняет, а в глубине земли отдергивает свои корни и с другим деревом их сплетает и изменяет. Многое ведомо нашему знанию. Пусть его. Пусть его. Для меня же истина, что все дива дивные сказки Твоей, Отче, не только вокруг меня, но и во мне. Я сам себе свою сказку рассказываю, совсем не такую, как Твоя.  Совсем наоборот. Ничего без меня не будет. Есть у меня свободная воля вовсе не смотреть, смотря – не видеть, видя – не заметить, видеть так, как мне хочется. Твою каплю я делаю океаном. Ты закрыл солнце тучей, а для меня оно как раз сейчас яснее ясного. Я человеку крылья приделал. Я выпил бесконечность – и нет ее. Под травинкой разбил я шатер и в ее тени отдыхаю. Из песчинки малой я выцедил кубок столетнего вина. Греюсь на айсбергах.

Ты себе, Отче, а я себе из Твоей сказки собственную сказку для себя сплетаю. Даже странно, что эти дива вокруг такие дивные. И что за минуту можно прожить эпохи. Слава Тебе, Отче наш, что Ты вечно жив, а я всюду и все заполняю своим дыханием. Благодарю тебя, Боже, за чародейскую тайну Твоей сказки.

Молитва примирения

Я отыскал Тебя, Господь мой, и радуюсь, как заблудившийся ребенок, когда издали увидит вдруг старшего брата. Я отыскал Тебя, мой Боже, и радуюсь, как ребенок, пробужденный от страшного сна, приветствует светлой улыбкой веселое лицо близкого человека. Я нашел Тебя, мой Боже, как ребенок, отданный в недобрые и чужие руки опекуна, убежавший и после стольких невзгод и приключений прижавшийся, наконец, к дорогой ему груди, вслушивающийся в песнь ее сердца.  Кто виноват, что, заглядевшись на радостные забавы, отдалился я от Тебя, мой Боже? Что лавка с побрякушками, громкая музыка, мартышка на цепи, красочная толпа ярмарки завлекли меня, недостойного?

Кто виноват, что в погоне за лесной ягодой, в надежде, что вот сейчас, за теми деревьями, я их столько, столько найду: сладких, потому что внезапных, сладких, потому что своей рукой и своей смекалкой собранных , – кто виноват, что слишком углубился в лес самонадеянный мальчишка? Кто виноват, что наивным взором я вглядывался не в утомительные огни, а в изменчивые картины, вслушивался не в шепот отдаленных тайн, а в шумный танец, и к обманчивой радости тянулся устами и сердцем? Одна слезинка тревоги, что я один в толпе, – и мы уже вместе.