Воспламеняющая

У них с Чарли была назначена встреча. Он намеревался заглянуть в ее глаза, а она – в его… и, возможно, они уйдут вместе, в языках пламени. Тот факт, что, убивая Чарли, он, вероятно, спасал мир от некоего невообразимого Армагеддона, в его расчетах не фигурировал. Миру он задолжал ничуть не больше, чем Конторе. Мир вместе с Конторой вытащил Рейнберда из замкнутого сообщества в пустыне, которое могло стать его спасением… или превратить его в безобидного Индейца Джо, заливавшего бензин на автозаправке либо продававшего поддельных духов предков в маленьком дерьмовом придорожном киоске на полпути между Флагстаффом и Фениксом.

Но Чарли, Чарли!

Они кружились в долгом вальсе смерти с той самой бесконечной ночи тьмы во время отключения электричества. И неопределенные подозрения, возникшие одним ранним утром в Вашингтоне, когда он убил Уэнлесса, превратились в несокрушимую уверенность: девочка принадлежала ему. Рейнберд знал, что это будет акт любви, а не уничтожения, хотя обратное тоже было верно.

Он не имел ничего против. По большому счету хотел умереть. И умереть от ее рук, в ее пламени… это несло в себе искреннее раскаяние и, возможно, отпущение грехов.

Как только девочка и ее отец встретятся, она превратится в заряженный пистолет… нет, в снаряженный огнемет.

Он будет следить за ними и позволит им встретиться. Что произойдет потом? Кто знает!

Знание – оно лишь портит забаву.

19

Тем вечером Рейнберд поехал в Вашингтон и нашел жадного адвоката, который работал допоздна. Этому адвокату он дал триста долларов мелкими купюрами. И в его офисе Джон Рейнберд привел в полный порядок невеликие свои дела, чтобы полностью подготовиться к следующему дню.

Воспламеняющая

1

В среду Чарли Макги поднялась в шесть утра, сняла ночную рубашку, встала под душ. Вымылась. Потом с минуту простояла, дрожа, под ледяной водой. Вытерлась досуха, оделась: хлопчатобумажные трусики, шелковая комбинация, темно-синие гольфы, джинсовый сарафан. Завершили наряд обшарпанные удобные туфли.

Прошлой ночью она не думала, что сможет уснуть, легла в страхе и нервном напряжении. Но уснула. И приснился ей не Некромант и долгий забег по лесу, а мама. Это выглядело странным, потому что теперь она намного реже вспоминала о матери. Лишь временами ее лицо, далекое и размытое, возникало в памяти, напоминая выцветшую фотографию. Но в этом сне лицо Вики – смеющиеся глаза, теплый, улыбчивый рот – выглядело предельно ясным и четким, словно Чарли виделась с ней только вчера.

Теперь, когда Чарли оделась и приготовилась встретить день, напряжение с ее лица ушло, оно вновь стало спокойным. На стене у двери, ведущей на кухню, под выключателем света, находилась хромированная пластинка с кнопкой вызова и решеткой переговорного устройства. Чарли нажала кнопку.

– Да, Чарли?

Она знала, что обладателя голоса зовут Майк. В семь часов – примерно через полчаса – Майк уйдет, и его сменит Луис.

– Днем я хочу пойти в конюшню, – сказала она. – Повидаться с Некромантом. Ты кому-нибудь передашь?

– Я оставлю записку доктору Хокстеттеру, Чарли.

– Спасибо. – Она помолчала. Она знала их голоса – Майка, Луиса, Гэри. Представляла их, как представляют диджеев, которых слышат по радио. Она к ним привыкла. И внезапно осознала, что почти наверняка никогда в жизни больше не поговорит с Майком.

– Что-нибудь еще, Чарли?

– Нет, Майк. И… и хорошего тебе дня.

– Спасибо, Чарли. – Чувствовалось, что Майк удивлен и доволен. – И тебе тоже.

Она включила телевизор, посмотрела мультфильмы, которые каждое утро показывали по кабельному каналу. Папай вдыхал шпинат через трубку и готовился выбить все дерьмо из Блуто. До часа дня было очень далеко.

А если доктор Хокстеттер скажет, что она не может выйти?

На экране красовались мышцы Папая в разрезе. В каждой работало по шестнадцать турбинных двигателей.

Лучше бы он такого не говорил. Лучше бы не говорил. Потому что я попаду в конюшню. Так или иначе, но попаду.

2

Сон Энди не был столь легким и целебным, как у его дочери. Он метался, вертелся, иногда задремывал, но просыпался, едва сон становился глубже, потому что сразу оказывался на грани какого-то жуткого кошмара. В памяти осталось только одно: Чарли, которая, шатаясь, шла по проходу между стойлами. У Чарли не было головы, и из шеи поднимались сине-красные языки пламени.

Он собирался лежать в постели до семи утра, но когда электронные часы на ночном столике показали 6.15, не вытерпел. Встал и направился в ванную.

Прошлым вечером, в начале десятого, доктор Наттер, бывший заместитель Пиншо, принес сопроводительные документы. Высокий лысоватый мужчина лет шестидесяти, неуклюжий и добродушный. «Жаль, что расстаемся, надеюсь, на Гавайях тебе понравится, я бы тоже не отказался от такой поездки, ха-ха, пожалуйста, распишись здесь».