Воспоминание о жизни после жизни

потому что не была крещена. У Эми нет никакой надежды когда-либо в будущем соответствовать стандартам ее церкви и священ­ника.

Эта молодая женщина так описывала свое тяжелое бремя вины, стыда и ответственности, которое она несет в себе:

«Я мучаюсь из-за двух людей, потому что они отправились в ад из-за меня. Я виновата, потому что не читала им Библию и не вне­сла свой вклад в то, чтобы привести их к Христу прежде, чем они умерли. Мне всегда говорили, что мой долг — рассказывать людям о Библии и учить их. Мы обязаны делать это для других».

Когда я попросила Эми объяснить это подробнее, она продол­жила:

«Одно время священник использовал меня как пример: он ука­зывал на меня всем и каждому в церкви. Когда мне было четыр­надцать лет, мы с кузиной проводили время с одним парнем. Он был классный, двадцати трех лет, и катался на мотоцикле. Так вот, мы тусовались с ним. Но неожиданно он умер. Священник сооб­щил во всеуслышание, что мне следовало рассказывать ему о Хри­сте и читать ему Библию. Он сказал, что у нас в жизни был один лишь шанс совершить правильный поступок в отношении него. Других шансов не будет. Я выбежала из церкви вся в слезах. Я зна­ла, что по моей вине этот парень отправился не на небеса, потому что я не нашла времени рассказать ему об Иисусе».

Дома мать Эми поддержала мнение священника и еще больше отяготила эту изнуряющую ношу стыда и вины по поводу того, что из-за нее другая душа оказалась преданной вечному проклятию. У Эми не было никакой возможности разрешить или исправить эту ошибку. Ей было сказано лишь, что у нее был один шанс сделать правильный шаг, но она потерпела полное поражение. Более того, по ее собственным словам, она потерпела неудачу не только с этим человеком, но и с каждым, кого она встречала в жизни, потому что не смогла привести их к Иисусу. Эта четырнадцатилетняя де­вочка несла на себе груз ответственности еще на протяжении сле­дующих двенадцати лет.

В самом начале сеанса Эми погрузилась в воспоминания о внут­риутробном периоде. По мере более глубокого погружения в со­стояние гипноза она стала проявлять нерешительность и страх. Ее голос часто звучал по-детски. Она мало осознавала свой выбор тела и план жизни: «Мне не нравится ощущение моего тела». Когда я

спросил ее о совместимости с телом и мозгом, она ответила: «Я думаю, что оно тоже сердится. Оно противится». Она ничего боль­ше не сознавала в утробе матери.

Эми углубилась в воспоминания о прошлой жизни, но ей было трудно вновь пережить увиденное. Она увидела себя двенадцати­летней девочкой в коричневых лохмотьях, с грязными волосами и голодной, в заболоченной местности за пределами американского поселения. Ее изгнали:

«Я чувствую лишь, что не могу вернуться в город. Здесь я голо­даю. Я одинока. Эта жизнь полна лишений и одиночества, и вокруг нет ни одного хорошего человека. Мне не нравится этот город, там нет ничего хорошего. Я не чувствую ничего хорошего. У меня нет ощущения, что он что-то значит для меня. Я могу покинуть его».

Мы переместились в момент ее смерти. Во время перехода она продолжила: «Я в небе, но смотрю на свое тело. Я еще рядом, но смотрю вниз. Я в деревьях, я сошла с ума. Я еще безумна».

Я спросил ее: «Что вы думаете о своей смерти?»

Она ответила: «Ну, она тоже свела меня с ума».

Эми стала более неопределенной и нерешительной. Переход в мир духа казался для нее новым. Я побудил ее обращать внимание на все, что появляется в ее сознании.

«Когда я стала удаляться, все почернело. Вижу что-то белое, и оно мерцает. Это по-настоящему белое. Оно танцует вокруг и при­ближается ко мне. Оно впереди и сверху, и я не могу его разгля­деть. Похоже, у него есть крылья. Такое ощущение, будто меня куда-то тянет. Я могу сопротивляться, но не знаю, куда идти. Бе­лый свет поглощает меня и затем отодвигается. Это личность. Меня затягивает во внешнее пространство. (Долгая пауза) Я не могу дви­гаться дальше».

После продолжительного молчания Эми поняла, что она не мо­жет идти дальше. Она должна вернуться и снова посетить свою прошлую жизнь. Она сопротивляется и сердится. Я помогаю ей пре­одолеть сопротивление. Когда она снова тихо зависла над своим телом, телом двадцатиоднолетней девушки, то, в конце концов, сказала: «Я думаю, что мне нужно простить людей. Я не знаю, по­чему. Я ничего не делала. Они были просто жестокие, безобразные люди. Я не могу простить их (Долгая пауза). Это урок. Я учусь тому, насколько разрушительной может быть жестокость и недостаток любви. Мне больше нет надобности смотреть на свое тело».