Воспоминание об Алмазных горах

Когда произошла Февральская революция, он долго не мог разобраться, что же, собственно, случилось. Царя сбросили, и ничего не изменилось. Землю мужикам в России не дали, на фронтах продолжали драться. После госпиталя он заезжал к отцу в родное Чуфилово. Крестьяне волновались: что же это, мол, Керенский землю зажал? Где же реформа? Одна говорильня и война до победы? Надоело!

Казалось, о Щетинкине и его учебной команде все забыли. Это его вполне устраивало — он отдыхал от войны. В тайге была мертвая тишина, которую изредка нарушал громкий стук дятла о дерево. Этот дробный стук напоминал короткие пулеметные очереди. Иногда через их лагерь несмелыми прыжками прорывались белки, а в морозные ночи задавали жуткие концерты волки. Команда занималась заготовкой дров. Валили перестоявшиеся деревья, а потом распиливали их на части. Густой, смолистый воздух пьянил, наполнял легкие морозной ароматной свежестью, и жизнь тридцатидвухлетнему Щетинкину вновь казалась неиссякаемо прекрасной.

Потом их перебросили в Красноярск на лесоразработки. Летом в тайге случился пожар, самый большой за последние годы, и команда Щетинкина участвовала в его ликвидации.

Он любил тайгу, знал все ее запахи.

Бурливым Енисеем, с его голыми, уродливыми скалами, завершалась Западная Сибирь, с низменностью, сосновыми борами, покрывающими песчаные склоны речных долин. За порогами и скалами Енисея, за его крутым правым берегом начиналась Центральная Сибирь — царство тайги. Так и получалось: Ачинск — в Западной Сибири, а неподалеку расположенный Красноярск — в Центральной. Енисей и Кача обтекают Красноярск с востока, а вокруг поднимаются горы, покрытые лесом. В падях по камням деловито журчали холодные ручьи.

Щетинкин со своей «тулянкой» — шомпольной двустволкой — любил бродить по тайге. Но охотился мало. Одиночество и тишина настраивали на размышления, и он пытался осмыслить все, что происходило в жизни. Неторопливо пробирался сквозь серо-зеленое безмолвье. Тайга шумела только утром и вечером. Русла речек и ручьев были завалены буреломом. Вброд не пройдешь, да и по лесине, по колодняку идти опасно: если это рухнувшая береза, то в трухе ноги сразу застревают, хоть кора и кажется свежей, надежной. Над курьями-болотами в несколько слоев с криками летели гуси и утки. Он был прочно отгорожен от всего мира с его заботами и тревогами, даже не верилось, что где-то за тысячи верст все еще бушует война и гибнут люди.

Иногда непонятно какие впечатления будили вдруг воспоминания о детстве, о родном селе Чуфилово на Рязанщине, где он родился и вырос. Там жили его старый больной отец Ефим Иванович Еремин и сестра отца тетка Прасковья, заменившая ему мать. Отец был сильным человеком во всех отношениях. Характера твердого, щетинистого. Его так и прозвали: Щетина. Настоящая фамилия их как бы забылась, и они стали именоваться по прозвищу: Щетинкины. Он рано овдовел и больше не женился.

Трехлетнего Петруху поручил заботам старшей сестры Прасковьи. Занятая своей семьей, тетка не особенно-то занималась племянником, и рос он самостоятельным и задиристым мальчишкой. Любил верховодить, любил подраться, и соседи говорили: «Вот уж щетинкинская порода». С детства он близко стоял к природе. Соберет, бывало, ватагу ребятишек — и в лес, по ягоды, по грибы. Тетка поощряла такие занятия, только строго предупреждала: «Смотрите, чтобы медведь не задрал, далеко не ходите». Леса на Рязанщине что твоя тайга — полно всякого зверья водится.

Отец работал у деревенского кулака в кузнице и еще занимался плотницким ремеслом, постепенно приспосабливая к этому делу и сына. С двенадцати лет он уже брал его с собой на заработки. Ходили от деревни к деревне, выполняя разнообразную плотницкую работу. А потом отец сильно занемог. Петр пристроился к плотницкой артели. Артель подалась в Москву. Строили купеческие магазины, базарные ряды. В народе много толковали о войне в Маньчжурии, ругали «япошек», которые посмели напасть на Россию, и выражали уверенность в скорой победе над этой малой нацией, посягнувшей на великую державу. Двадцатилетний Петр тоже испытал тогда патриотический подъем и очень возмущался, когда какие-то «темные людишки» ругали царя и желали поражения России. Одного такого, «в шляпе», они хотели поколотить всей артелью.

Между тем жизнь становилась все труднее. Их село Чуфилово совсем обнищало. Многие не вернулись с войны. Заработки на стороне падали, потому что из обнищавших деревень народ хлынул в города в поисках заработков. Жизнь дорожала.