Воспоминания

Самая в свое время технически совершенная дорога, построенная им, была Полоцк — Седлец. Благодаря этой дороге прошла нормально, неожиданно нормально, военная мобилизация в 14 году, в начале первой мировой войны. Немцы надеялись, что русские не смогут провести мобилизацию в должные сроки, потому что пропускной способности дорог, идущих на запад, недостаточно, а вот пропускная способность дороги Полоцк — Седлец была до последних времен почти рекордной и по тогдашним временам во много превышала среднюю пропускную способность. А в Киеве он последнюю строил дорогу: Одесса — Бахмач, на которой и помер. Он скончался молодым человеком, 63 лет, на 64 году жизни[8], на Рождество 13 года.

Бабушка моя, Всеволожская, была замечательная барыня. Жена брата адмирала, деда моего — Всеволожского. Она родилась в 1824 году[9], а умерла в 1919 году в Москве. И умерла исключительно по вине, я бы сказал, советской власти и разрухи. Потому что в Москве было холодно, голодно и никакого транспорта. А старушка привыкла не пропускать премьер в Большом театре. Значит, по вине не столько советской власти в целом, сколько Большого театра: нечего было лезть в такое время с премьерами. Поставил Большой театр какую-то премьеру, и бабушка на 96 году жизни поползла с сестрицей из Никольского переулка (ныне Плотников переулок на Арбате близ Смоленского рынка, дом 6, квартира 5) пешочком в Большой театр. Ну, добрались благополучно, прослушали премьеру. Не понравилась ей премьера. Притопала обратно. На следующий день уже не встала и от старческого воспаления легких померла через три дня. А тогда был у нас в приходе Успенья на Могильцах, в Мертвом переулке, священник старенький. И когда он пришел ее соборовать, что-то там перепутал, а бабушка-то все каноны церковные знала, она ему слабым голосом, уже умирая, сказала: «Вот ты тут, батюшка, перепутал, не так надо соборовать». Батюшки ее «выкали», а она их «тыкала».

Была она двоюродная сестра, старшая, Кропоткина. Когда в 17 году Кропоткин вернулся в Москву[10], я несколько раз с бабушкой у него бывал. У них были отношения такие: она его «тыкала» и звала «Петя», а он ее «выкал» и звал «Софья Васильевна». Он очень милый старик был. Я тогда, что там, шибздик был, студент-первокурсник или что-то в этом роде, может, второго курса, спорил с ним немного по части дарвинизма. Но мы очень быстро договорились. Обыкновенно изображают критики всякие его книжку знаменитую[11] «Взаимопомощь как фактор борьбы за существование» в качестве антвдарвинистической. Чепуха это! Продарвинистическая книжка, где очень талантливо выражена простая мысль, что взаимопомощь в пределах вида является таким же положительным фактором в борьбе за существование, как и всякое другое положительное явление. А я тогда увлекался всякой географией, исторической географией, биологией. А он ведь, собственно, был основателем современных учений геологических о ледниковом периоде[12]. И, кроме того, как географ он создал первую наметку правильной геоморфологической карты Северо-Восточной Азии[13].

Надо сказать, что у меня в родословной последних поколений одна существенная, по-моему, особенность: мои ближайшие предки и с материнской и с отцовской стороны очень поздно женились и выходили замуж. Обе мои бабушки и с отцовской и с материнской стороны родились в предпоследний год царствования Александра I, в 1824 году. А бабушка, при которой я, собственно, вырос, Всеволожская, мать моей матери, умерла при Ленине, 95 лет отроду. Так что для меня, в отличие от моих сверстников, XIX век не был историей.

Усугубилась моя близость с XIX веком тем, что как раз в Конецполье Калужской губернии, в именьице моего деда Всеволожского, жили на покое три старых человека: бывший повар, бывший звонарь и церковный сторож и бывший садовник. Они еще моим дедом были, так сказать, переведены на пенсию. Дед для них три таких домика, хуторка, построил на усадьбе, и они там жили. Жили и жили. И умерли все в начале первой мировой войны, в 14-15 годах. Один, самый младший, в возрасте 110 лет, второй — что-то 113 или 114, а старшему было 116 лет. Все трое вывозились в Москву в 1912 году на столетие Отечественной войны и получили какие-то бронзовые медали в память 12 года[14] с текстом: «Не нам, не нам, а имени Твоему!» Что это значило, я так никогда и не мог выяснить. А так как я был старшим в своем поколении, то они очень меня любили, эти три старца, и я, сколько себя помню, по крайней мере пару раз в неделю должен был в послеобеденное время пить с ними чай.