Воспоминания

– Вы должны спасти и покровительствовать меня, – сказала настоятельно госпожа Кабри: потому что вы друг мои и что мне не к кому прибегнуть, кроме вас. Un lache seulement peut abandoner une femme dans la detresse, quand elle se confie a lui! (то есть только подлец может оставить беспомощную женщину, прибегающую к нему с доверенностью в постигшем ее бедствии).

– Подобно вам, я презираю подлецов и трусов, – сказал я, но здесь дело не в подлости и не в трусости, а в том, каким образом я могу вмешаться в домашнее дело между мужем и женою, и как могу защищать вас! Сабли и пистолетов здесь недостаточно! Тут вмешаются законы – и что еще страшнее, общее мнение…

Госпожа Кабри не дала мне кончить.

– Что бы тут ни вмешалось, все равно вы должны быть моим защитником, потому что я избрала вас! Если угодно, можете убить меня, но я не выйду отсюда…

Удивительные создания – француженки! Страсти у них скользят по душе, как облака по небу. Трагическая сцена нечувствительно превратилась в комическую, и госпожа Кабри, следуя веселому своему характеру, представила мне в самом смешном виде то самое, что испугало ее до смерти. Однако ж, страх лежал на дне ее сердца, и госпожа Кабри ни за что не хотела воротиться домой. Мы провели время в совещаниях и разговорах до пяти часов утра, и наконец надлежало на что-нибудь решиться.

– Il faut pourtant sauver les apparences, – сказал я. Пойду и упрошу мою добрую хозяйку, чтоб она приняла вас к себе.

– Это было бы превосходно! – отвечала госпожа Кабри. Я разбудил хозяина, старшего Делапорту[168], и упросил его убедить жену свою принять к себе госпожу Кабри, рассказав все дело. Добрая моя хозяйка согласилась, и мы расстались с очаровательной француженкой. Я бросился в постель, и заснул богатырским сном.

Проснулся я в десять часов утра. Мальчик мой, ожидавший моего пробуждения на лестнице у дверей, сказал мне что Кабри был уже два раза и обещал воротиться. Едва я уселся за чай, он явился ко мне На лице его, искаженном узорами и рябинами, нельзя было заметить ни бледности, ни краски, но в глазах его пылало пламя, и он улыбался, как тигр на добычу.

Я сидел за чайным столиком. Он сел напротив меня; ерошил волосы на своей голове, вертелся на стуле, то улыбался, то бросал страшные взгляды, и наконец сказал:

– Я почитаю тебя честным человеком, и потому требую, чтоб ты сказал мне откровенно: нравится ли тебе жена моя!

– Послушай Кабри, – сказал я с притворным хладнокровием, – ты никогда не должен предлагать вопросов, на которые нельзя отвечать. Что значит нравится? Жена твоя молода, недурна собою, так разумеется, что она не может возбуждать к себе отвращения в молодом человеке. Но это не ведет ни к каким последствиям!..

– Полно! – воскликнул Кабри. – Спрашиваю, нравится или не нравится тебе жена моя?..

– Она очень милая особа, но она жена твоя, принадлежит тебе, и я не имел и не имею никаких видов на нее…

– Не в том дело! – воскликнул Кабри. – Если жена моя нравится тебе, так я – подарю ее тебе, если ты поможешь мне в одном деле!..

– Ты не имеешь права подарить жены, – сказал я.

– Подарю, отдам, уступлю, все что тебе угодно, только помоги мне! – сказал Кабри.

– В чем же помочь тебе?

– Помоги мне убить NN (то есть офицера, возбудившего ревность в Кабри).

– Убить!.. Ты сошел с ума, Кабри! Ведь мы здесь не на острове Нукагива. За убийство тебя накажут, как убийцу, – а ты знаешь, как у нас наказывают смертоубийц… Ты видел каторжный двор…

– Но можно сделать так, что никто не узнает… для этого-то я и требую твоей помощи…

– Ты говоришь: никто не узнает! Узнает Бог – и накажет и в здешней и в будущей жизни!..

– На Нукагиве Бог позволяет убивать врагов!.. – сказал Кабри.

– На Нукагиве не знают истинного Бога…

Кабри стал возражать, и я, видя, что все мои усилия к отвлечению его от злого умысла будут напрасны, пока бешенство его не утихнет, вознамерился обходиться с ним уклончиво и, обещая мою помощь, промедлить исполнение его замысла, пока не удастся вовсе отклонить его.

– Из первых слов твоих догадываюсь, что ты подозреваешь жену свою в связи с NN, – сказал я. – Убедился ли ты в этом?

– Он написал к ней любовное письмо, советовал бросить меня, обещал развести меня с ней и жениться на ней…

– Но это писал он, а не она, так чем же она виновата?

– Как бы он смел писать к ней это, если б не был обнадежен? – сказал мне Кабри.

– Ты мелешь вздор! Молодой человек может Бог весть что написать к женщине, и это означает только его самолюбие, фанфаронство и дерзость, а не преступление женщины… Тебе кто-нибудь натолковал вздоров… кому ты показывал письмо?..

– NNN, – отвечал Кабри.

– Он сам приволакивался за твоею женою, и гневается за то, что она осмеяла его.

– Но все же NN виноват, и я должен убить его! – сказал Кабри.

– Это дело мы обдумаем с тобою спокойно, на досуге, а теперь скажи, что сталось с женой твоею.

– Она бежала из дому. У NN ее нет; может быть, он где-нибудь спрятал ее. Отыщи ее и возьми себе, – сказал Кабри прехладнокровно. Не ручаюсь за себя, и могу убить ее в припадке гнева.

– Жена твоя здесь! Кабри вскочил со стула.