Воспоминания

(237) Вскоре после приезда моего в Нью-Йорк, просматривая художественный отдел New-York Times я прочел, что галерея Вильденстейна приобрела несколько старинных картин из коллекции Гольман. Среди этих картин находился, как сообщалось в газете, "Св. Варфоломей" Рембрандта, когда-то принадлежавший князьям Трубецким. Эта заметка пробудила во мне столько давних воспоминаний, что я немедленно позвонил Вильденстейну и попросил у него позволения взглянуть на приобретенную им картину. Узнав мою фамилию, он любезно пригласил меня приехать через неделю, когда "Св. Варфоломей" будет приведен в порядок и займет подобающее ему место.

Когда в назначенный день я приехал в галерею, Вильденстейн провел меня в особую комнату на втором этаже, где на одной из стен которой висела давно не виденная мною картина. Но кто бы ее узнал! Вместо потемневшего от времени, висевшего в плохо освещенной части комнаты, изображения мужчины средних лет, с темными волосами и угрюмым выражением лица, предо мной была яркая, залитая светом искусно расположенных электрических ламп картина. Знаменитые рембрандтовские "свет и тени" ясно выступали на ее фоне и только лицо, с его особым выражением, по-прежнему было знакомым. Некоторое время я в молчании стоял перед картиной. Вильденстейн, понимая охватившие меня чувства, тоже молчал. Наконец, я стал рассказывать ему то, что, очевидно, должно было его интересовать.

(238) Это было давно, начал я, более пятидесяти лет тому назад, когда мальчиком я каждый год ездил в Крым навещать моего деда и мою бабку Давыдовых в их имении Саблы. Стены гостиной и кабинета деда в этой скромной усадьбе были увешаны картинами, которые, по малости моих лет, казались мне старыми и неинтересными. Только подрастая, я стал все более и более обращать на них внимание. Наконец, когда мне было уже лет четырнадцать, я стал расспрашивать деда о картинах. Оказалось, что все они были унаследованы бабушкой от ее матери княгини Екатерины Ивановны Трубецкой, жены известного декабриста, и перед тем входили в состав коллекции ее деда гр. Лаваль, дом которого в Петербурге, на Английской набережной, был в начале 19-го века настоящим музеем. Когда я спросил деда, чей это портрет висит за его письменным столом в кабинете, он сказал мне, что это один из Рембрандтов, принадлежавший когда-то гр. Лаваль, название которого забыто. Видя мой пробуждавшийся интерес к ее картинам, бабушка показала мне список их, с обозначением оценки, составленный при разделе галереи ее деда. Среди прочих картин находился и Рембрандт, без указания названия, оцененный в 1000 рублей. Бабушка сказала мне, что гр. Лаваль, в частые свои посещения Парижа покупал там картины и как-то купил за 1500 рублей три Рембрандта.

Шли годы, бабушка старела, и у нее явилось желание еще при жизни распределить между внуками свои картины, с тем, чтобы они до ее смерти оставались у нее. Рембрандт, как самая ценная картина, достался моему старшему брату В. В. Давыдову. Он остался висеть на той же стене, часто даже и тогда, когда усадьба пустовала и плохо охранялась. Это было в те годы, когда в разных странах Европы начались кражи как из частных коллекций, так и из государственных картинных галерей.

Я был тогда уже взрослым и, живя в Петербурге, вращался в кругах близких к Эрмитажу лиц. Читал я и иностранные художественные журналы. Среди моих знакомых прошел слух, скоро подтвержденный этими журналами, что знатоки Рембрандта не досчитываются одной из его картин, называемой "Св. Варфоломей" или "Убийца". Известно было лишь, что картина эта находится где-то в России, но где именно (239) никто не знал. Мне невольно пришла в голову мысль, что разыскиваемый Рембрандт и есть именно тот, который висит в Саблах. Участившиеся кражи картин и интерес, проявляемый к пропавшему Рембрандту, заставили меня насторожиться. Неожиданное происшествие подтвердило мои опасения.