Воспоминания

А Н. Я. вижу и слышу — не книги ее, но ее, потому что книги — это то, что потом от нее осталось. А сейчас — вместо нее. А было все, что в книгах — и много больше! — до книг и абсолютное слышание стиха, и чувство того, что держится-в искусстве и жизни — или не держится, и четкая концепция нашей эпохи, и ее горестные реалии, и сто других вопросов на каждый день и среди них всегда главный: что такое интеллигент?

Конец 60-х Позвонил Солженицын (на Лаврушинский):

— У меня есть полчаса и два вопроса.

«А на третий вопрос я ему не ответила: истекло время», — шутит Н. Я.

И я не знаю, можно ли увидеть и услышать ее — жесткую и добрую, серьезную и озорную — без нее, только из ее книг. У меня нет и не будет такого опыта. Юрий Николаевич Давыдов (я ему верю) сказал вчера: можно. Впрочем, иначе теперь и нельзя. 29 декабря 1980 года Н. Я. умерла.

— Надечка умерла, — позвонила, кажется, Наталья Ивановна. Потом — короткие гудки. Я их услышал не сразу. Потом:

Постремонтный дом наш — вот он! -
Полон горестных забот он:
На губах горчит.
Старый друг ночует в морге.
На витрине в военторге
Петушок кричит.

Крестный путь пройден. В конце его, как и следует, — крест, на старом Кунцевском (б. Троекуровском) кладбище. Традиционный, хотя и несколько затейливый, с текстом (кириллицей) из священного писания. «Надя была бы довольна», — думаю я и слегка подревновываю к тому, кто этот крест вырубил и связал. Я бы «вырубил и связал» не так. Найти могилу не трудно. От главного входа — метров пятьдесят, по аллее, что между новым кладбищем, похожим на мусульманское, и старым, в липах. И на четвертой повертке, возле могилы некоего Семенова, взять вправо. Летом это обычная кладбищенская дорожка, сыроватая от густой зелени, а зимой — тропка в сугробах. По которой и несли мы тогда, еще метров сорок, Наденькин гроб на плечах. Проваливались, удерживались друг за друга и друг другу подтягивали: "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас… "

С этим же пением — тихим, а в ту пору едва не демонстративным, вынесли Наденьку из храма Знамения Божьей Матери, что за Речным вокзалом. Пошел снег, отделив нас и отдалив от многоэтажной Москвы, и видна была только церковь, красная, и много людей, справа и слева. Мужчины стояли без шапок.

Отпевали Надю с женщиной по имени Анна. Два фоба, как две койки в женском общежитии.

— Помяни, Господи, новопреставленную Анну, Надежду…

Лицо у Анны было простое, оплывшее. «Гурьбой и гуртом» и с Анной — всю жизнь.

Только в церкви пришел ко мне покой — когда внесли Н. Я. в притвор храма и сняли крышку с гроба. Надя не улыбалась, как в первый день. В лице было достоинство, как у солдат, которых мне довелось хоронить. «Есть у нас паутинка шотландского старого пледа, ты меня им укроешь, как флагом военным, когда я умру», — написал Осип Мандельштам. И друзья накрыли Н. Я. остатком этого чудом уцелевшего пледа.

А перед этим был морг, куда Н. Я. взяли серьезные люди (по меньшей мере — милиция), а квартиру опечатали. Еще раньше обрезали телефон. Потому что он непрерывно звонил. Н. Я. улыбалась в гробу, когда за ней приехали на легковушке: опоздали! Мальчики и девочки читали над ней Евангелие. Горела свеча. В кухне стояли бутылки. Резко пахли полуживые цветы. А в передней, сцепившись локтями, друзья H. Я., молодые и старые, не пропускали милицию. И ничего не выходило с похоронами на Ваганьковском. Последние дни Н. Я. (когда она улыбалась в гробу) были очень похожи на всю ее жизнь. Чего-то меньше, чего-то больше: друзей было больше. И они не позволили ее увезти без гроба — на легковушке. А потом не позволили похоронить — прямо из морга. Чтобы «по-тихому». И вот — храм Знамения Божьей Матери, из красного кирпича. За кирпичной, красной оградкой Н. Я., где ей уже ничего не грозит.

Декабрь 1988 г.

Стихотворения О. Мандельштама

I. СТИХИ «ВОЛЧЬЕГО ЦИКЛА» 1931

(1) ***

Колют ресницы, в груди прикипела слеза.
Чую без страху, что будет и будет гроза.
Кто-то чудной меня что-то торопит забыть -
Душно, — и все-таки до смерти хочется жить.

С нар приподнявшись на первый раздавшийся звук,
Дико и сонно еще озираясь вокруг,
Так вот бушлатник шершавую песню поет
В час, как полоской заря над острогом встает.

2 марта. Ночь

(2) ***