Воспоминания

В этот свой приезд в Петербург я, по просьбам и настояниям Домники, хотел явиться и по начальству, а потому 4 генваря 1865 г., взяв в Гостином дворе напрокат шпагу и шляпу, отправился в штаб путей сообщения. На вопрос мой, можно ли мне представиться министру, мне сообщили, что ежели я имею какую-либо просьбу, то, конечно, могу, ежели же никакой просьбы не имею, то представляться не следует. Так я и воротился домой, не солоно хлебавши и только потратив 1 1/2 руб. за прокат шпаги и треугольной шляпы. Конечно, ежели бы я мог предугадать ту каверзу, которую готовит мне, как потайная собака, губернатор Кригер, то я изыскал бы какие-либо средства к ходатайству об оставлении меня в Екатеринославе и при преобразовании строительных комиссий в строительные отделения, — но я ничего не знал и не предполагал, следовательно, и хлопотать мне было не о чем.

5-го числа во вторник мы посвятили день осмотру Эрмитажа, где долго пробыли, любуясь картинами и прочими редкостями; а в среду, в день Богоявления, мы делали прощальные визиты всем родным и обедали у Голеновских. Позабыл отметить также то, что 4-го или 5-го мы были на довольно парадном вечере, который редакция «Эпохи» давала всем своим сотрудникам. Конечно, на вечер этот приглашены были и мы; тут я встретился и познакомился, между прочим, со Страховым, Полонским и некоторыми другими, которых не припомню. На вечере было человек до 20, и вечер прошел очень оживленно. Ужин был великолепный.

Брат Федор Михайлович, бывший у меня и ранее в номерах, отдавая мне как бы визит, 6-го, когда я был у него с прощальным визитом, обещался приехать ко мне вечером, чтобы окончательно проститься со мною и женою, так как мы предположили выехать из Петербурга 7-го января. На этот вечер я запасся бутылкою шампанского, пирожными и фруктами. Кстати упомяну, что шампанское тогда было гораздо дешевле; в самом лучшем винном магазине я купил 1 бутылку Редерера за три рубля серебром. Часу в 8-м вечера действительно приехал брат. Немного спустя после обычного чая, который за разговорами продлился долго, я велел подать шампанского, и мы за бутылкою просидели до 1-го часа ночи. Брат был очень любезен и разговорчив. Между прочим, он сообщил, как произошло запрещение журнала «Время». Вот рассказ этот, который сохранился совершенно ясно в моей памяти.

«В апрельской книжке журнала „Время“ за 1863 год помещена была статья Страхова „Роковой вопрос“. Статья более патриотическая, чем вольнодумная. Журналы тогда еще не выходили без предварительной цензуры, а все подвергались цензуре, да еще какой!!. И, несмотря на это, существовавшая строгая цензура того времени пропустила к печатанию как эту статью, так и всю апрельскую книжку. Кажется затем, какая могла быть причина к обвинению и преследованию редактора? Уже ровно никакой, а между тем преследование, и жестокое преследование, совершилось через запрещение журнала, и запрещение не на время, а навсегда!

В Москве статью эту поняли не так, а приняли ее за вольнодумную, будирующую, да пресса, во главе с „Московскими Ведомостями“, нашла несвоевременною, ввиду неокончившегося еще польского восстания. Все это побудило Москву кричать о полонофильствующем направлении журнала „Время“. В это время московский генерал-губернатор, кажется, Офросимов вел довольно частую переписку с государем императором. В одном из своих всеподданнейших писем, он, между прочим, прибавил: „Москва возбуждена статьею „Роковой вопрос“, помещенною в петербургском журнале „Время““. — Валуев^{117}, ничего не подозревая, в один из дней своего доклада государю, едет в Царское Село и на дебаркадере Царскосельской железной дороги встречается с каким-то тузом-москвичом. Встретившись, они разговорились, и москвич сообщил Валуеву, что Москва возбуждена статьею „Роковой вопрос“. Валуев же ответил, что все это вздор, что статья очень благонамеренная и пропущена цензурой и что Москва вечно из мухи слона делает, лишь бы о чем-нибудь покричать. На этом они расстались, и Валуев отправился к государю. При окончании доклада государь вдруг сказал Валуеву: „Что это у тебя за „Роковой вопрос“ появился, Москва возмущена им!“ — „Журнал „Время“ запрещен, ваше императорское величество“, — поспешил ответить опешивший Валуев, удивленный, что и до государя дошел этот „вопрос“. И вот, возвратившись в Петербург, Валуев делает распоряжение о закрытии задним числом журнала „Время“. Он поступил как настоящий Виляев, как у нас теперь называют Валуева», — добавил при этом брат Федор Михайлович.

Мы распростились с братом на долгое время. Мне пришлось с ним вновь свидеться уже в сентябре месяце 1872 года, когда я по своим делам был в Петербурге и когда брат был снова уже женат. При расставании с братом я передал ему 16 рублей на высылку журнала «Эпоха» в 1865 году ко мне в Екатеринослав, но получил только две первые книжки, а затем журнал этот прекратил свое существование.