Жерар был очень горд своей мизансценкой, мне же было не до смеха: я тоже готовился вступить в общество почтовой открытки. Я буду среди тех, кто изредка звонит и кому эти звонки в тягость, потому что нечего сказать и страшно спрашивать, как дела, — ведь дела-то плохи. А потом в разговоре начинают возникать паузы, и тогда старики, чтобы эти паузы заполнить, начинают жаловаться: у них-де там болит, сям болит, то ноги, то зубы, то глаза; да какая разница что, главное, они говорят о том единственном, что их занимает, — о своей боли. Ты слушаешь их жалобы и с готовностью утешаешь, мол, все пройдет, а сам ужасаешься, потому что это же кошмар, когда все время что-то болит. И начинаешь понимать, что и тебя ждет та же участь, та же агония, те же страдания, сопровождающие малейшее движение.
Спохватившись, Жерар предложил:
— А не пригласить ли твою бабушку к нам в отель? На день-другой. Чтобы она немножко развеялась.
— Спасибо, очень любезно с вашей стороны. Только я не уверен, что она захочет.
— А может, ей вентилятор нужен? У нее там есть вентилятор? Люди их сейчас с руками отрывают. Дефицит, прямо как в военное время. Но я могу достать, если надо. У меня есть связи.
— Спасибо, вентилятор у нее есть.
— В общем, не стесняйся. Если что нужно, скажи.
В этот момент на лестнице появился постоялец. Он был весь какой-то помятый, точно спал в чемодане.
— Нет ли у вас минеральной воды? — спросил он. — Я уже выпил те две бутылки, что в мини-баре.
— Воды? А, черт… Впрочем, найдется… Я принесу вам в номер, — сказал, смутившись, Жерар.
Когда постоялец поднялся к себе, Жерар шепнул:
— Слава богу, у меня упаковка из шести бутылок в багажнике. Мы спасены.
И выбежал из холла, подобно супергерою, спасающему планету от жажды. Оставшись один, я подошел к вентилятору, подставил лицо ветерку и расплылся в улыбке.
12