Воспоминания

Но недреманая советская Фемида не собиралась выпустить жертв из своих когтей. Верховный суд ответил на прошение об апелляции потрясающим юридическим «изыском». В Верховном суде адвокату заявили: «Да, ленинградский суд не знал, что Ягода был соучастником Зиновьева и Каменева, но и Юрий Полетика и Долматов также этого не знали, а Ягода в 1936 году еще был наркомом связи СССР, и осужденные оскорбили в его лице члена правительства СССР».

Исходя из этой аргументации, Верховный суд отказал в пересмотре решения этого дела и оставил в силе решение ленинградского суда.

Вернувшись в Ленинград, адвокат просил, чтобы мне разрешили еще одно свидание с Юрием. НКВД отказал, и Юрий уехал на Колыму, не простившись со мною. Я увиделся с ним в Конотопе лишь через 10 лет.

Через два месяца после отправки Юрия на Колыму его жена Лида и десятилетняя дочь Ольга были высланы из Ленинграда «на постоянное жительство» в глухую деревню в Башкирии.

«Пришла беда — отворяй ворота», — говорит старая пословица, указывая, что за одной бедой могут прийти и другие. Так и вышло.

Едва Юрий был отправлен на Колыму, как моя жена Шура была напугана появлением опухоли под левой рукой. Я повел Шуру в поликлинику. Отсюда Шуру направляли в онкологический институт. Исследование среза ткани показало, что у Шуры рак груди. И профессор Петров, директор онкологического института, и его ассистент доктор Холдин советовали ей лечь на операцию. Все понимали, что Шура больна смертельно, что рак груди перейдет в конце концов в рак легких с неизбежной смертью и что только операция может дать какой-то шанс на жизнь. Но Шура согласилась лишь на частичную резекцию груди, которую сделал Холдин. Операция, прошла, как казалось, удачно, и Шура оправилась: опухоль исчезла. Но с тех пор у Шуры исчез ее звонкий смех, и облако печали и тревоги не сходило с ее лица. Она предвидела свое будущее…

В тридцатые годы я входил с верой в лучшее будущее для нашей страны, с верой в быстрое строительство социализма. Так думало и верило огромное большинство интеллигентной молодежи, родившейся перед Первой мировой войной и выросшее в годы гражданской войны. В двадцатые годы вся эта молодежь еще верила в революцию, в социализм, обещанный большевистской партией, как верит сейчас, в 60-70-е годы, в «еврокоммунизм с человеческим лицом» свихнувшаяся западноевропейская молодежь. Но к концу тридцатых годов советская молодежь потеряла веру в социализм и коммунизм, проповедуемые ВКП (б).

Когда осенью 1930 года я начал занятия в Ленинградском институте инженеров гражданского воздушного флота, профорганизация института посоветовала мне вступить в члены ВАРНИТСО.

«ВАРНИТСО» — это «Всесоюзная ассоциация работников науки и техники социалистического общества». Председателем ее был академик-биохимик А.Н.Бах, в молодости — участник революционного движения и автор революционной песни «Царь-голод». Председателем ленинградской организации был профессор физиологии Ленинградского Университета А.Немилов. Ее отделения имелись в республиках Советского Союза, в крупных городах, где были вузы, в каждом крупном вузе.

Создание этой ассоциации имело целью оторвать научную молодежь и «середняков» от влияния стариковученых, консерваторов и реакционеров по своему политическому прошлому, объединить идущую научную смену под лозунгом революционной науки.

В моем институте в ВАРНИТСО записались все преподаватели — члены ВКП (б) и кандидаты партии и почти весь беспартийный научный молодняк, в том числе и я.

Секретарь институтской ассоциации П.И.Краснов, типичный чекист (он не скрывал, что работал в «органах»), рассматривая анкеты кандидатов в ее члены, вел «задушевную беседу» с каждым кандидатом, выясняя его пригодность быть членом организации. Мне он сказал: «Вы, товарищ Полетика, человек искренний, не чета тем, кто притворяется. Но вы будете с нами (т.е.с партией), пока вы нам верите. А когда вы перестанете нам верить, вы станете нашим врагом».

Врагом я не стал. Но я потерял веру в социализм, проповедуемый ВКП (б), и в социалистическое строительство в СССР. Последний удар моей вере нанесла Вторая мировая война.