Воспоминания

Не все, быть может, найдут в воспоминаниях А.А.Танеевой то, чего от них ожидают. И действительно, во многом эти воспоминания слишком сжаты, порой – излишне подробны. Возможно, в них есть кое-что недосказанное, вернее, неточно воспринятое и расцененное автором, например, степень влияния Распутина на образ мыслей императрицы Александры Федоровны, доверявшей, к прискорбию, его прозорливости и пониманию людей. Нет в них достаточно подробных сведений и о содержании бесед с ним, и о тех советах, которые он иногда подавал по практическим вопросам жизни, и это тем более жаль, что его советы, если судить по письмам императрицы, имели вовсе не тот характер, который им приписывали. Нет подробностей и о многих лицах, которые через А.А.Танееву пытались проникнуть в круг внимания императрицы и заручиться ее поддержкой. И вообще роль этого окружения кажется в воспоминаниях недостаточно выясненной.

Не следует, впрочем, забывать, что воспоминания – это не исследование, и к ним нельзя предъявлять требований полноты впечатления, да и действительная жизнь всегда проще фантазии. Дело критики – указать пробелы, если они есть, и ожидать, что автор не преминет восполнить их тем, что у него в памяти сохранилось. Искренность воспоминаний А.А.Танеевой тому порукой.

Однако и самый строгий критик должен будет признать, что воспоминания эти являются документом большого исторического значения и знакомство с ними обязательно для каждого, кто хочет дать себе ясный отчет в событиях, предшествовавших смуте.

Впервые из источника, осведомленность которого стоит вне всяких сомнений, мы узнаем о настроениях, господствовавших в среде царской семьи, и получаем ключ к пониманию взглядов императрицы Александры Федоровны, нашедших себе выражение в ее переписке с государем. Впервые мы получаем точные сведения об отношениях государя и его семьи ко многим событиям политической и общественной жизни и о внутренних их переживаниях в трудные минуты объявления войны, принятия государем верховного командования и в первые недели революции.

Воспоминания А.А.Танеевой наводят на мысль, что одной из главных, если не главной, причиной неприязни к императрице Александре Федоровне, неприязни, которая возникла в известных слоях общества, а оттуда, приукрашенная молвой и сплетней, перешла в массы, был чисто внешний факт – замкнутость ее жизни, обусловленная прежде всего болезнью наследника и вызывавшая ревность со стороны тех, кто считал себя вправе стоять близко к царской семье. Мы видим, как росло это настроение, вызывая все больший и больший уход в себя императрицы, искавшей успокоения в религиозном подъеме. Она стремилась хотя бы в формах простой народной веры найти разрешение мучительным противоречиям жизни. Мы видим также, какое чистое, любящее и преданное России сердце билось в той, которую считали надменной, холодной и даже чуждой России царицей. И если это впечатление так упорно держалось, то, спрашивается, не лежит ли вина прежде всего на тех, кто не сумел или не захотел ближе и проще подойти к ней, понять и охранить от клеветы и сплетни ее тоскующую душу?!

Мы видим из воспоминаний А.А.Танеевой ярче, чем из всех других источников, весь ужас измены, окружившей царский дом, видим, как в минуту беды отпадали от государя и его семьи один за другим все те, кто, казалось, обязан был первым сложить голову на их защиту: тщетно ожидали императрица и великие княжны того флигель-адъютанта, которого считали ближайшим своим другом; отказался прибыть в Царское Село по зову государя его духовник; приближенные и слуги, за исключением нескольких верных, поспешили покинуть их при первых же признаках развала; и много другого тяжелого и позорного узнаем мы из этих воспоминаний.

Но есть в воспоминаниях А.А.Танеевой и особая черта, выделяющая их из других впечатлений первых времен смуты. Наряду с тяжелыми картинами развала, предательства и измены, как много чистых и светлых явлений ею отмечено. Среди бесконечного, казалось бы, озверения сбитого с пути народа сколько прорывается чуткого сострадания и ласки, сколько геройского самоотвержения, сколько привязанности к старому, гонимому прошлому. Все эти трогательные люди, укрывающие от преследований несчастную, затравленную женщину, или пытающиеся оградить ее от остервенелых солдат и матросов, все эти раненые, помнящие добро и ласку, – в них оправдание России, в них ее светлое будущее! Старое, доброе, хорошее погибло или замолкло, придавленное обвалившейся на него громадой злобы и страстей, но Она жива – эта бесконечно трогательная душа православной сердобольной России. Под грубой корой предрассудков, под грязью и гноем, хлынувшими из трещин истории, – продолжает жить нежное и сострадательное сердце народа. Оно – лучшая порука в том, что не все потеряно и погибло, что настанет день, когда из праха, из развалин и грязи встанет Россия, очистит себя покаянием, стряхнет с души своей инородное иго и вновь явит изумленному миру беззаветную преданность исконным своим идеалам. И погибший праведник-царь станет тогда первой святыней России.